|
| Администратор форума
|
|
|
Отправлено: 31.03.22 23:43. Заголовок: Жизнь Николая Турове..
Жизнь Николая Туроверова в его стихах. В дни 123-летия со дня рождения великого казачьего поэта Николая Николаевича Туроверова я предлагаю взглянуть на его жизнь через призму стихов, которые красноречиво говорят о счастливом детстве, доблестной молодости и тяжелом изгнании вдалеке от Родины. Родился Николай Николаевич в древней Черкасской столице Донских казаков, его детство было счастливым, что без труда вкупе с любовью к родной станице улавливается в его стихе о Старочеркасске. На солнце, в мартовских садах, Ещё сырых и обнажённых, Сидят на постланных коврах Принарядившиеся жёны. Последний лёд в реке идёт, И солнце греет плечи жарко; Старшинским жёнам мёд несёт Ясырка - пленная татарка. Весь город ждёт и жёны ждут, Когда с раската грянет пушка, Но в ожиданьи там и тут Гуляет пенистая кружка. А старики все у реки Глядят толпой на половодье, - Из-под Азова казаки С добычей приплывут сегодня. Моя река, мой край родной, Моих прабабок эта сказка, И этот ветер голубой Средневекового Черкасска. Однако детство будущего великого поэта длилось не долго, как и тысячи сверстников он быстро вырос и жадно вслушиваясь в вести с Великой войны, рвался на фронт, о чем он говорит в своем стихе "1914 год". Казаков казачки проводили, Казаки простились с Тихим Доном. Разве мы - их дети - позабыли, Как гудел набат тревожным звоном? Казаки скакали, тесно стремя Прижимая к стремени соседа. Разве не казалась в это время Неизбежной близкая победа? О, незабываемое лето! Разве не тюрьмой была станица Для меня и бедных малолеток, Опоздавших вовремя родиться? В 1916-м году 17-летний Николай Туроверов все же попал на фронт, где быстро отличился, был произведен в урядники и направлен на ускореннык офицерские курсы Новочеркасского военного училища, после окончания которых его зачислили в лейб-гвардии Атаманский полк. Однако вместо успешного наступления он стал свидетелем гибели русской армии, осенью 1917-го года в составе своего полка он вернулся на Дон и не желая становиться соучастником позора фронтовиков, вместе со своим 16-летним братом записался в отряд есаула Чернецова. После славной эпопеи партизанщины Чернецова и гибели командира Туроверов ушел в Степной поход, о чем говорит следующий его стих. Степной поход. Не лопнет подпруга седла. Дымится в Задоньи, курится Седая февральская мгла. Встает за могилой могила, Темнеет калмыцкая твердь, И где-то правее - Корнилов, В метелях идущий на смерть. Запомним, запомним до гроба Жестокую юность свою, Дымящийся гребень сугроба, Победу и гибель в бою, Тоску безысходного гона, Тревоги в морозных ночах, Да блеск тускловатый погона На хрупких, на детских плечах. Мы отдали все, что имели, Тебе, восемнадцатый год, Твоей азиатской метели Степной - за Россию - поход. Не долго торжествовали большевики, заливая Дон казачьей кровью. Вскоре полыхнуло восстание и в начале мая 1918-го года Дон был полностью очищен от красных. Николай Николаевич Туроверов стал офицером Донской армии, он принимал участие в наступлении на Москву, был трижды ранен, награжден и произведен в чин подъесаула, после чего в ноябре 1919-го года принял командование пулеметной командой родного Атаманского полка. Части ВСЮР с боями стремительно приближались к Москве, в те дни казалось, что скорая победа попросту неизбежна, но отсутствие резервов, снабжения, боеприпасов и многократное преимущество противника в живой силе привели к тому, что в конце 1919-го года белые части остановились, а затем отчаянно сопротивляясь, покатились обратно. Казаки еще надеялись защитить родной Дон, но в Рождественский праздник большевики захватили казачью столицу, которую Туроверову уже не суждено было больше увидеть. Уже находясь в эмиграции, он так описал тот страшный день в поэме "Новочеркасск". Колокола могильно пели. В домах прощались, во дворе Венок плели, кружась, метели Тебе, мой город на горе. Теперь один снесёшь ты муки Под сень соборного креста. Я помню, помню день разлуки, В канун Рождения Христа, И не забуду звон унылый Среди снегов декабрьских вьюг И бешеный галоп кобылы, Меня бросающей на юг. С тяжелыми боями казаки отступили к Новороссийску, откуда эвакуировались в Крым. Всего несколько месяцев прошло с победного наступления на Москву, а как все поменялось. Вскоре командование армией принял барон Врангель, ему удалось из обреченных людей воссоздать боеспособную Русскую армию и нанести ряд поражений большевикам, но предательство поляков позволило красным перебросить против него 5-и миллионную армию, тогда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Стремясь спасти людей и надежду на будущее, барон Врангель отдал приказ о начале эвакуации. Сама операция по оставлению Крыма была проведена блестяще. Большевики об этом даже не догадывались и были ошарашены, когда увидели, что белые оставили Крым. Последним уходил Атаманский полк, который до конца сражался, прикрывая погрузку на корабли. Однако подъесаул Туроверов в заключительных боях участие не принимал, в Крыму он был ранен в четвертый раз и на корабль его внесли на носилках, а рядом с ним была супруга Юлия Грекова - казачка и сестра милосердия, с которой он познакомился в крымском госпитале во время лечения раны. Русский исход навсегда разделил жизнь Николая Николаевича Туроверова и миллионов белоэмигрантов на две неравные половины. Об этом есть не один стих. В огне все было и в дыму,- Мы уходили от погони. Увы, не в пушкинском Крыму Теперь скакали наши кони. В дыму войны был этот край, Спешил наш полк долиной Качи, И покидал Бахчисарай Последний мой разъезд казачий. На юг, на юг. Всему конец. В незабываемом волненьи. Я посетил тогда дворец В его печальном запустеньи. И увидал я ветхий зал, – Мерцала тускло позолота, – С трудом стихи я вспоминал, В пустом дворце искал кого-то. Нетерпеливо вестовой Водил коней вокруг гарема, – Когда и где мне голос твой Опять почудился, Зарема? Прощай, фонтан холодных слез. Мне сердце жгла слеза иная – И роз тебе я не принес, Тебя навеки покидая. В эту ночь мы ушли от погони, Расседлали своих лошадей; Я лежал на шершавой попоне Среди спящих усталых людей. И запомнил, и помню доныне Наш последний российский ночлег, - Эти звёзды приморской пустыни, Этот синий мерцающий снег. Стерегло нас последнее горе После снежных татарских полей - Ледяное Понтийское море, Ледяная душа кораблей. Всё иссякнет - и нежность, и злоба, Всё забудем, что помнить должны, И останется с нами до гроба Только имя забытой страны. Также мне хотелось бы в описании Русского исхода предложить вашему вниманию мое стихотворение, которое посвящено русским изгнанникам, в том числе Николаю Туроверову и моим предкам-казакам. Изгнанникам чести. Я знаю, что нам не вернуться, Вскипает волна за бортом, Кружит и уносит в изгнание, Последний России оплот. Сомкнулись холодные волны, Исчезло мерцанье огней, Теперь только боль и невзгоды, Да слезы родных матерей. Я знаю, мы жили по чести, Не прятали глаз от судьбы, Седые мальчишки, невесты, Да горечь ушедшей весны. Теперь мы вдали от любимых, Но с гордо поднятой главой, Мы выполним долг до кончины И верность уносим с собой. 18 декабря 2018-го года. Впереди Туроверова ждали долгие десятилетия изгнания, но оказавшись на чужбине, он даже не сомневался, что вскоре вернутся на Родину и призывал не впадать в уныние, а готовиться к новому походу. Как в страшное время Батыя Опять породнимся с огнем, Но, войско, тебе не впервые Прощаться с родным куренем! Не дрогнув станицы разрушить, Разрушить станицы и сжечь, - Нам надо лишь вольные души, Лишь сердце казачье сберечь! Еще уцелевшие силы, - Живых казаков сохранять, - Не дрогнув родные могилы С родною землею сравнять. Не здесь – на станичном погосте, Под мирною сенью крестов Лежат драгоценные кости Погибших в боях казаков; Не здесь сохранялись святыни, Святыни хранились вдали: Пучок ковыля да полыни, Щепотка казачьей земли. Все бросить, лишь взять молодаек. Идем в азиатский пустырь – За Волгу, за Волгу – на Яик, И дальше, потом – на Сибирь. Нет седел, садитесь охлюпкой, - Дорогою сёдла найдем. Тебе ли, родная голубка, Впервые справляться с конем? Тебе ли, казачка, тебе ли Душою смущаться в огне? Качала дитя в колыбели, Теперь покачай на коне! За Волгу, за Волгу - к просторам Почти не открытых земель. Горами, пустынями, бором, Сквозь бури, и зной, и метель, Дойдем, не считая потери, На третий ли, пятый ли год, Не будем мы временем мерить Последний казачий исход. Дойдем! Семиречье, Трехречье – Истоки неведомых рек… Расправя широкие плечи, Берись за топор дровосек; За плуг и за косы беритесь, - Кохайте и ширьте поля; С молитвой трудитесь, крепитесь, - Не даром дается земля – Высокая милость Господня, Казачий престол Покрова; Заступник Никола-Угодник Услышит казачьи слова. Не даром то время настанет, Когда, соберясь у реки, На новом станичном майдане Опять зашумят казаки. И мельницы встанут над яром, И лодки в реке заснуют, - Не даром дается, не даром, Привычный станичный уют. Растите, мужайте, станицы, Старинною песней звеня; Веди казаку молодица Для новых походов коня, Для новых набегов в пустыне, В глухой азиатской дали… О горечь задонской полыни, Щепотка казачьей земли! Иль сердце мое раскололось? Нет – сердце стучит и стучит. Отчизна, не твой ли я голос Услышал в парижской ночи? Однако шли годы, уже начали сменяться поколения и стало ясно, что возвращение затягивается и возможно уже никогда не состоится, тогда в поэзии Николая Туроверова появились совсем другие мотивы. Я знаю, не будет иначе, Всему свой черёд и пора. Не вскрикнет никто, не заплачет, Когда постучусь у двора. Чужая на выгоне хата, Бурьян на упавшем плетне, Да отблеск степного заката, Застывший в убогом окне. И скажет негромко и сухо, Что здесь мне нельзя ночевать В лохмотьях босая старуха, Меня не узнавшая мать. 1937-й год. Тогда же в его сердце начинает рости неумолимая казачья тоска, прорывающаяся сквозь строки стихотворения, посвященного Франции. Жизнь не начинается сначала, Так не надо зря чего-то ждать; Ты меня с улыбкой не встречала И в слезах не будешь провожать. У тебя свои, родные, дети, У тебя я тоже не один, Приютившийся на годы эти, Чей-то чужеродный сын. Кончилась давно моя дорога, Кончилась во сне и наяву, ― Долго жил у твоего порога, И еще, наверно, поживу. Лучшие тебе я отдал годы, Все тебе доверил, не тая, ― Франция, страна моей свободы ― Мачеха веселая моя. 1938 Когда век перевалил свой экватор, а все надежды на освобождение от большевиков извне оказались тщетны, овдовевший Николай Туроверов начал понимать, что мачеха - Франция уже не отпустит его обратно. Он осознавал, что его поколения стало последним поколением прежней России и вольного Дона. ОДНОЛЕТОК Подумать только: это мы Последние, кто знали И переметные сумы, И блеск холодной стали Клинков, и лучших из друзей Погони и походы, В боях израненных коней Нам памятного года. В Крыму, когда на рубеже Кончалась конница уже. Подумать только: это мы В погибельной метели, Среди тмутараканской тьмы Случайно уцелели И в мировом своем плену До гроба все считаем Нас породившую страну Неповторимым раем. После смерти любимой жены к тоске по Родине прибавилась скорбь утраты верной попутчицы жизни. ТАВЕРНА Жизнь прошла. И слава Богу! Уходя теперь во тьму, В одинокую дорогу Ничего я не возьму. Но, конечно, было б лучше, Если б ты опять со мной Оказалась бы попутчик В новой жизни неземной. Отлетят земные скверны, Первородные грехи, И в подоблачной таверне Я прочту тебе стихи. Скончался Николай Николаевич Туроверов в возрасте 73-х лет, 23-го сентября 1972-го года, перед смертью он болел и отошел к Господу в парижском госпитале Ларибуазьер. Он так и не увидел Родину, но бережно хранил ее в сердце и передал нам в своих стихах. Он хотел упокоиться в донской земле, но судьба распорядилась иначе, а за 25 лет до смерти Туроверов оставил нам свое поэтическое завещание: "Не со сложенными на груди, а с распростёртыми руками, готовыми обнять весь мир, похороните вы меня. И не в гробу, не в тесной домовине, не в яме, вырытой среди чужих могил, а где-нибудь в степи поближе к Дону, к моей станице, к старому Черкасску, на уцелевшей целине, меня в походной форме положите родного Атаманского полка. Кушак на мне потуже затяните, чтоб грудь поднялась, будто бы для вздоха о том, что всё на свете хорошо... И сыпьте землю, не жалея: земля к земле и к праху прах! Мне положите в головах всё то, что я писал когда-то, - чем жил во сне и грезил наяву... И крест из камня дикого поставьте, курганчик новый крепко утоптав, чтоб Дон, разлившись полою водою, его не смыл, а только напоил. И по весне на нём весёлым цветом начнёт цвести лазоревый цветок, приляжет отдохнуть уставший от скитаний, бездомный чебрецовый ветерок". Царствие небесное и вечная память верному сыну Дона и России Николаю Николаевичу Туроверову. Денис Романов.
|