Гражданская война в России, 1918-1922.

80 лет назад - в последний день августа 1941 года - покончила с собой Марина Ивановна Цветаева, чью жизнь разбила на две части эмиграция. Вынужденное возвращение домой не смогло принести избавления от проблем, а стало роковой ошибкой для ее семьи. Эмиграция обернулась для семьи Цветаевой кошмаром – из-за обострения туберкулезной болезни мужа, Сергея Эфрона, ей приходилось зарабатывать в одиночку, литературная работа практически не приносила денег.
«Никто не может вообразить бедности, в которой мы живем. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода», — писала Цветаева об этом времени.
На фоне семейных несчастий у Эфрона развился комплекс вины перед оставленным СССР, мужчина начал говорить о том, что «воевал против своего народа» и стал все больше склоняться к просоветским позициям. Он начал сотрудничать сначала с «Союзом возвращения на родину», а потом и с советскими спецслужбами – с 1931 года он работал на иностранный отдел ОГПУ.
В сентябре 1937 года появились сообщения об убийстве бывшего советского разведчика Игнатия Рейсса, который не хотел возвращаться в СССР. Эфрона подозревали в причастности к этому преступлению, однако позднее была доказана его невиновность. Тем не менее — фигура мужа Цветаевой стала вызывать все больше и больше подозрений.
Эфрон сначала уехал в Гавр, оттуда на пароходе отправился в Ленинград. В СССР ему предоставили дачу НКВД в подмосковном Болшеве. Туда позднее перебралась их дочь Ариадна, которая покинула Европу еще весной 1937 года. Последние годы во Франции были омрачены постоянными скандалами и ссорами с матерью, которая была недовольна решением дочери вернуться в СССР.
Подруга Цветаевой — чешская писательница Анна Тескова — вспоминала, что еще в 1936 году поэтесса пыталась взвесить все «за» отъезд из Парижа: желание семьи вернуться на родину, отсутствие перспектив для сына во Франции, возможность встретиться с сестрой и войти в «круг настоящих писателей, не обломков».
После того, как уехали муж и дочь, выбора у нее практически не остается. Летом 1939 года Цветаева вместе с сыном отплывает к семье. «Таможня была бесконечная. Вытрясли до дна весь багаж, [проверяя] каждую мелочь, уложенную как пробка штопором... Мурины рисунки имели большой успех. Отбирали не спросясь, без церемоний и пояснений», — критиковала она в своих записных книжках таможню, которая встретила их в СССР.
Сразу после приезда Цветаева узнала, что её сестру Анастасию арестовали и отправили в ссылку. Эфрона продолжали преследовать тяжелые сердечные припадки, он требовал к себе постоянного внимания. Их семью поселили на даче, которая раньше принадлежала репрессированному партийному деятелю Томскому. Дом приходилось делить с семьей Клепининых, также подвергшихся аресту.
«Мое одиночество. Посудная вода и слезы. Обертон — унтертон всего -— жуть. Обещают перегородку — дни идут. Мурику школу — дни идут. И отвычный деревянный пейзаж, отсутствие камня: устоя. Болезнь Сережи. Страх его сердечного страха. Обрывки его жизни без меня — не успеваю слушать: полны руки дела, слушаю на пружине. Погреб: 100 раз в день. Когда — писать?» — рассказывала Цветаева в дневнике об этом периоде жизни.
Бытовые конфликты в тот момент многократно умножаются и подогреваются страхом ареста, непониманием планов партии на свой счет. В ночь с 27 на 28 августа 1939-го арестовывают Ариадну Эфрон. «Всех знобит. Первый холод. Проснувшийся Мур оделся и молчит. Наконец, слово: Вы — арестованы. Приношу кое-что из своего [теплого]. Аля уходит, не прощаясь! Я: «Что ж ты, Аля, так, ни с кем не простившись?» Она, в слезах, через плечо — отмахивается. Комендант (старик, с добротой): «Так — лучше. Долгие проводы — лишние слезы», — вспоминала Цветаева. Сергея Эфрона арестовали в октябре того же года. Следователи разными способами, включая пытки, выбивали из него нужные показания на близких людей, однако он отказался лжесвидетельствовать.
Цветаева пыталась узнать о судьбе своих близких и с этой целью даже писала Лаврентию Берии, но не смогла достигнуть своей цели.
Прошло всего два года, как она вернулась в Советский Союз. За это время пережила арест дочери Ариадны и мужа Сергея Эфрона. Чаша горя, страха и отчаяния была переполнена, ведь ещё с гражданской войны она знала, что такое голод, холод и смерть ребёнка. Беды и страдания привели к тому, что в 48 лет она выглядела, как старуха. Те, кто видел её в те дни, говорили, что волосы и лицо у неё были бесцветные, сама серая.
Марина Ивановна с 16-летним сыном, прибыли в Елабугу на пароходе 17 августа 1941 года. Путь занял 10 дней, Мур писал, что спать приходилось сидя, в темноте и вони. Пока ждали прописки, ночевали в библиотечном техникуме. В маленький дом по ул. Ворошилова, 10, переехали только 21 августа.
Супруги Бродельщиковы выделили постояльцам даже не комнату, а угол - часть горницы за перегородкой. Хозяйку звали Анастасия Ивановна, как и младшую сестру Цветаевой, и поэт приняла это за добрый знак. Только присела на диван: «Всё, устала. Дальше не пойду». Но ходить пришлось много. Хозяйка вспоминала, что Марина Ивановна каждый день уходила из дома на поиски работы. Ещё на пароходе стало ясно, что у многих эвакуированных была поддержка – родня, деньги. Цветаева же осталась одна. Впереди была зима, а с собой у неё было всего 600 руб. На что жить? Где искать работу? Как за спасительную соломинку она ухватилась за слова Флоры Лейтес, жены писателя Александра Лейтеса. Та обещала похлопотать о прописке в Чистополе и сообщить телеграммой, но весточки всё не было.
Цветаева была в смятении. Её знание французского языка в Елабуге было никому не нужно. Её мытарства Мур описал в дневнике: «…мать была в горсовете, и работы для неё не предвидится; единственная пока возможность - быть переводчицей с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет». Сам он тоже искал работу, но платили везде копейки. Эвакуированные женщины и дети-подростки устраивались на работу, а Марина Ивановна всё твердила: «Ничего не умею делать, могу только посуду мыть».
Не дождавшись телеграммы, 24 августа Цветаева направилась в Чистополь, где жили писатели, имеющие влияние. Она общалась с Лидией Чуковской, заходила к Николаю Асееву, которого потом в предсмертной записке просила принять Мура в семью и любить, как сына, переночевала у супруги Константина Паустовского. Она рассчитывала, что её примут посудомойкой, но получить это место было непросто, так как в войну многие хотели быть ближе к кухне, к еде. Современницы только разводили руками, мол, как объяснить Цветаевой, что место поломойки на кухне завиднее места поэта?
За 15 дней в эвакуации она даже не успела распаковать багаж, а сколько пережила, сколько контор обошла в поисках работы и жилья, скольких известных людей просила о помощи. Увы, никто не смог уберечь её от последнего шага…
Мур писал, что в последние дни мать была сама не своя, просила освободить её. Хозяйка слышала, как они ссорятся, но причин не поняла: разговаривали на французском. Цветаева, за которой всё ещё тянулся шлейф белоэмигрантки и бело¬гвардейки, жены и матери врагов народа, боялась навредить Муру - худому и слабому, но не позволяющему себе жалоб. Она считала, что если её не будет в биографии сына, то ему будет лучше, ведь «дети за родителей не отвечают»…
31 августа Марина Ивановна осталась в доме Бродельщиковых одна, сказавшись нездоровой. Георгий с хозяйкой ушли на воскресник – расчищать место под аэродром. Хозяин с маленьким внуком отправились на рыбалку. Обнаружила её хозяйка, вернувшись с работы, в сенях дома на балке. Есть легенда, что в тот роковой день поэт использовала верёвку, которую дал ей Борис Пастернак для связки багажа…
Ее мужа расстреляют 16 октября 1941 года — спустя полтора месяца после ухода самой поэтессы — в составе группы заключенных, спешно сформированной для разгрузки тюрем прифронтовой Москвы, дочь проведет восемь лет в исправительно-трудовых лагерях и шесть лет в ссылке в Туруханском районе. Они будут реабилитированы только во второй половине 1950-х годов.
Могила Цветаевой в военные годы затерялась. Подлинное место неизвестно, но есть символическое захоронение. В 1990 году Марину Цветаеву заочно отпели в Покровском соборе Елабуги по благословению патриарха Московского и всея Руси Алексия II. При отпевании её самоубийство назвали «убийством от режима».