https://culture.pl/ru/article/pisatel-s-brauningom-i-dinamitom-boris-savinkov-i-polsha Писатель с браунингом и динамитом. Борис Савинков и Польша
Автор: Игорь Белов
Eго жизнь была больше похожа на вестерн с погонями и стрельбой, чем на биографию простого смертного. Им восхищались Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, ему посвящал стихи Максимилиан Волошин, а Сомерсет Моэм назвал его одним из самых поразительных людей своего времени. Его сажали в тюрьмы и приговаривали к смерти, презирали и ненавидели, любили и боготворили. С ноября 2017 года имя Бориса Савинкова носит одна из улиц Варшавы. О том, что связывало эту демоническую личность эпохи большевистской смуты с поляками и Польшей, рассказывает Игорь Белов.
Варшавский гимназист
Многие до сих пор считают, что Борис Савинков родился в Варшаве, однако эту легенду придумал и активно распространял он сам — она пригодилась Савинкову, когда он оказался в Польше в эмиграции. На самом же деле будущий писатель и террорист появился на свет в Харькове, 31 января 1879 года, а в Варшаве он провел детство и юность. Отец Савинкова был судейским чиновником, работал мировым судьей и за свою честность и интернационализм, а также симпатию к революционно настроенной интеллигенции, пользовался у поляков большим уважением. Воспитанный не только русской, но и польской культурой, Борис Савинков прекрасно владел польским языком. Вот как вспоминал особенность его речи писатель Алексей Ремизов, познакомившийся с Савинковым во время вологодской ссылки: «...никакой влаги, никакой напоенности, и никакого зноя, и не металл, а именно камень. А по произношению слов какая-то польско-русская смесь, и не скажешь наверняка: русский ли, воспитавшийся в Варшаве, или поляк, говорящий по-русски».
Варшавский гимназист
Многие до сих пор считают, что Борис Савинков родился в Варшаве, однако эту легенду придумал и активно распространял он сам — она пригодилась Савинкову, когда он оказался в Польше в эмиграции. На самом же деле будущий писатель и террорист появился на свет в Харькове, 31 января 1879 года, а в Варшаве он провел детство и юность. Отец Савинкова был судейским чиновником, работал мировым судьей и за свою честность и интернационализм, а также симпатию к революционно настроенной интеллигенции, пользовался у поляков большим уважением. Воспитанный не только русской, но и польской культурой, Борис Савинков прекрасно владел польским языком. Вот как вспоминал особенность его речи писатель Алексей Ремизов, познакомившийся с Савинковым во время вологодской ссылки: «...никакой влаги, никакой напоенности, и никакого зноя, и не металл, а именно камень. А по произношению слов какая-то польско-русская смесь, и не скажешь наверняка: русский ли, воспитавшийся в Варшаве, или поляк, говорящий по-русски».
В Варшаве будущий революционер приобрел и первый опыт пребывания за решеткой. В 1897 году Савинков поступил на юридический факультет Петербургского университета, где немедленно влился в ряды социал-демократического движения. В конце первого семестра вместе с братом Александром он приехал к родителям в Варшаву на рождественские каникулы — и в ту же ночь в дом явилась полиция. Жандармы перевернули вверх дном всю квартиру, пока не нашли в багаже братьев антиправительственные брошюры. Юные бунтари были арестованы, и на свободу их отпустили только через несколько дней, после того, как родители пожаловались на полицейский произвол варшавскому губернатору.
Рыцарь террора.
В 1902 году Бориса Савинкова ссылают в Вологду, где он вступает в партию социалистов-революционеров (эсеров). Из Вологды он через Архангельск бежит в Норвегию, а затем добирается до Женевы, которая в то время была чем-то вроде штаб-квартиры русского революционного движения. Честолюбивому и темпераментному Савинкову не хочется заниматься рутинной партийной работой, и он решает пойти в террор — так он оказывается одной из ключевых фигур Боевой организации эсеров, занимавшейся убийствами чиновников царской администрации, а вскоре встает во главе этой зловещей подпольной структуры. Поэтесса Зинаида Гиппиус неслучайно в своих дневниках называет Савинкова то «оборотнем», то «святым». Боевики-эсеры были, наверное, самым ярким воплощением бесовщины и святости русской революции: идеалисты-романтики, знатоки Евангелия и поэзии декадентов, они считали антиправительственный террор кратчайшей дорогой к демократии и свободе, и потому проливали кровь — чужую и свою. Жизненный сценарий был у всех один: браунинг за пазухой и самодельная бомба в коробке из-под торта, скитания по конспиративным квартирам, слежка, постоянное чувство опасности, сладкий трепет самопожертвования, а в финале — гибель от взрыва собственной «адской машины» либо на виселице.В лучшем случае — пожизненная каторга.
Савинкова буквально охвачен лихорадкой террора: он мечется между несколькими городами и организовывает одно громкое покушение за другим. В июле 1904 года его боевики убивают в Петербурге министра внутренних дел Плеве, самого одиозного представителя николаевской реакции, и это ненадолго приводит к смягчению внутриполитического курса. А в 1905 году в Москве варшавский приятель Савинкова, террорист и поэт Иван Каляев бросает бомбу в карету великого князя Сергея Александровича, которого оппозиция считала ответственным за применение военной силы в ходе трагических событий 9 января 1905 года, вошедших в историю как «кровавое воскресенье». Вдохновленный удачей, Савинков планирует покушение на императора Николая II, но в 1906 году его арестовывают в Севастополе, сажают в крепость и приговаривают к смертной казни. Впрочем, болтаться в петле Савинкову не пришлось — он организовывает побег, которому позавидовал бы сам граф Монте-Кристо, переходит румынскую границу и едет в Париж.
Писатель-эмигрант
Постепенно Савинков разочаровывается в терроре и покидает партию социалистов-революционеров. В Париже он ведет жизнь литератора, сидит в кафе с Ильей Эренбургом, переписывается с Максимилианом Волошиным. Решающую роль в судьбе Савинкова-литератора сыграли поэтесса Зинаида Гиппиус и ее муж, писатель Дмитрий Мережковский, ставшие литературными «крестниками» вчерашнего террориста, а ныне частого гостя в их парижской квартире. Гиппиус подарила Савинкову псевдоним В. Ропшин, под которым в свое время выступала сама (в псевдониме этом содержалась отсылка к названию городка Ропша в окрестностях Петербурга, где заговорщиками был убит император Петр III. В этом топониме как бы слышался ропот растущего народного недовольства) и была редактором его первого романа, придумав для него апокалиптическое название «Конь бледный». Дебютная книга Савинкова, в прозе которого заметно влияние популярного польского писателя Станислава Пшибышевского, написана в форме дневника террориста, непрерывно рефлексирующего по поводу совершаемых им убийств. Блестящие диалоги, тонкая стилистика, размышления относительно нравственной стороны террора, попытка примирить кровавую борьбу за социальную справедливость с евангельскими заповедями — все это делало книгу «Конь бледный»глубокой и пугающе достоверной, а в образе Жоржа, предводителя группы террористов, без труда угадывался сам Савинков. Стараниями Мережковского «Конь бледный» сначала был опубликован в январском номере журнала «Русская мысль» за 1909 год, а затем при содействии Гиппиус вышел в России отдельной книгой. И хотя революционеры отнеслись к литературным опытам Савинкова резко отрицательно, сочтя их проявлением малодушия, в России роман «Конь бледный» стал очень популярен, поскольку угодил в самый нерв той безумной и больной эпохи.
Кроме прозы, Савинков писал стихи — его знакомые вспоминали, что он обладал даром поэтической импровизации, а некоторые шероховатости стиля легко устраняла редакторская рука Мережковского. Основные мотивы лирики Савинкова — двойничество, ницшеанство и, как и пристало русскому поэту-эмигранту, тоска по родине: «Нет родины — и радость без улыбки, / Нет родины — и горе без названья / Нет родины — и жизнь как призрак зыбкий, / Нет родины — и смерть как увяданье… / Нет родины. Замок висит острожный, / И все кругом ненужно или ложно…». Савинков публиковал свои стихи в эмигрантских газетах и журналах. Отдельной книгой они вышли уже после его смерти, в 1931 году, в Париже, стараниями все той же Гиппиус. Куда лучше обстояло дело с прозой — в 1914 году он публикует свой новый роман «То, чего не было», в котором снова обращается к теме террора и покаяния. Сам того не желая, Савинков стал своего рода иконой для радикальной творческой интеллигенции тех лет. Максимилиан Волошин даже посвятил Савинкову стихотворение «Ропшин», в котором представил образный портрет литератора-террориста: «Холодный рот. Щеки бесстрастной складки / И взгляд из-под усталых век... / Таким тебя сковал железный век / В страстных огнях и в бреде лихорадки. (...) Таким ты был. Бесстрастный и мятежный — / В руках кинжал, а в сердце крест...».
Кандидат в диктаторы
В эмиграции Савинкову, несмотря на некоторые литературные успехи, было откровенно скучно, и как только грянул гром Февральской революции, легендарный террорист вернулся в Россию, тут же включившись в политическую борьбу. Премьер-министр новой России эсер Керенский в мае 1917 года назначает Савинкова комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем и военным министром. Зинаида Гиппиус, в салоне которой собирались все самые влиятельные политические деятели того времени, включая Керенского, всерьез рассматривала Савинкова в качестве возможного кандидата на роль диктатора, который покончит с анархией и двоевластием, чтобы сохранить демократические завоевания февраля. Как и Гиппиус, Савинков терпеть не мог большевиков, считал их могильщиками России, а во время Корниловского мятежа, став на несколько дней генерал-губернатором Петрограда, даже просил у Керенского разрешения отправиться с парой надежных полков в Таврический дворец и арестовать большевистских лидеров — Ленина, Троцкого и Дзержинского. Однако Керенский, чья политическая тактика заключалась в лавировании между эсерами и большевиками, этого разрешения не дал, открыв тем самым большевикам дорогу к власти.
После Октябрьской революции борьба с большевиками стала для Савинкова главным делом жизни и настоящим наваждением. Он предпринимает безуспешную попытку освободить Зимний дворец, а затем отправляется на Дон, где участвует в формировании Добровольческой армии. Вспомнив старые навыки революционной борьбы, он создает подпольную организацию «Союз защиты Родины и Свободы», действующую в условиях строгой конспирации, и организует антибольшевистские мятежи в Ярославле, Муроме и Рыбинске, записывается в отряд «каппелевцев» (формирования Белой армии под командованием генерал-лейтенанта В. Каппеля) и совершает диверсионные рейды по тылам «красных». Но после поражения Деникина и Колчака Савинков приходит к выводу, что белое движение обречено, и искать точку опоры, чтобы опрокинуть большевизм, надо вне России.
В союзе с Пилсудским
Рассказывают, что предложение обосноваться в Варшаве поступило Савинкову непосредственно от Юзефа Пилсудского. Они встретились в польской столице в середине января 1920 года, когда Савинков колесил по Европе в поисках союзников в войне с советской властью. Пилсудский принял Савинкова очень сердечно — как старого товарища по революционной борьбе с царизмом. Савинков был единственным лидером белого движения, допускавшим существование независимых государств на западных окраинах бывшей империи, в частности Украины и Беларуси, а также соглашался с территориальными претензиями независимой Польши — ни для Деникина, ни для Врангеля такая позиция была совершенно неприемлема.
В конце мая того же года Савинков поселился в Варшаве. Здесь он создал и возглавил Русский политический комитет, начал издавать русскоязычную газету «Свобода» (позднее, после отъезда Савинкова из Варшавы, она стала называться «За свободу!»). Правой рукой Савинкова стал известный русский публицист и критик Дмитрий Философов, приехавший в Варшаву вместе с Гиппиус и Мережковским — все трое в январе 1920 года бежали из советской России, перейдя линию фронта. В газете «Свобода» публиковались статьи Философова и Савинкова, Мережковский печатал на ее страницах свой петербургский дневник времен «красного террора». Автор «Воскресших богов Леонардо да Винчи» был тогда очарован Пилсудским и считал, что тот избран Богом, чтобы спасти Польшу и весь мир от коммунистической чумы. Зинаида Гиппиус тоже активно сотрудничала с газетой, позднее к редакции присоединился еще один писатель-эмигрант — Михаил Арцыбашев.
Однако запах свежей типографской краски явно не мог заменить Савинкову запаха пороха. В июле того же года он создает «русскую народную армию» — ее костяк составили отряды польского генерала Булак-Балаховича (которого, впрочем, Савинков не любил, не без оснований считая головорезом), а также интернированные деникинцы. В разгар польско-советской войны 1920 года, когда Красная армия угрожала Варшаве, под началом Савинкова оказалось почти 25 тысяч человек. Савинковцы участвуют в решающих сражениях польско-советской войны на стороне поляков, однако мечтам Савинкова и других русских эмигрантов о походе воинов Пилсудского на Москву не суждено было сбыться — уже в октябре 1920 года военные действия сошли на нет, поскольку Польша и советская Россия попросту измотали друг друга. Худой мир явно казался обеим сторонам лучше доброй ссоры.
Разочаровавшись в Пилсудском и Польше, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский в конце 1920 года покинули Варшаву и уехали в Париж. Разочаровались они и в Савинкове. «Это было на темной варшавской улице, давненько, мы просидели втроем в каком-то пустынном польском кабачке, пили мед. И Савинков, действительно, городил жалкую и непрактичную чепуху», — писала Зинаида Гиппиус в своем «Варшавском дневнике». И уничижительно добавляла: «Не страшная эта кукла — Савинков. (...) Правда, таких и природа не любит, не терпит, ибо он пустота». Позиция в отношении Польши и Савинкова внесла раскол между Мережковскими и Философовым, который остался с Савинковым в Варшаве. Савинков не собирался отказываться от борьбы — в ноябре 1920 года он участвует в вооруженной экспедиции Булак-Балаховича на Западную Беларусь. Эта авантюра, впрочем, не имела ничего общего с освободительным походом, который грезился Савинкову, и обернулась жестокими убийствами, изнасилованиями, поджогами и ограблениями банков.
Депортация в обмен на «Грюнвальдскую битву»
После того, как в марте 1921 года между Польшей и советской Россией был заключен Рижский мирный договор, Варшава пообещала Москве не поддерживать деятельность антибольшевистских организаций. Савинков этого как будто не заметил — летом 1921 года он создал в Варшаве «Народный союз защиты Родины и Свободы», главной задачей которого была диверсионная деятельность на территории РСФСР, создание сети конспиративных ячеек и внедрение в органы власти. Подрывная работа Савинкова, засылавшего в Москву и Петроград своих агентов, переполнила чашу терпения советского руководства, и в сентябре того же года наркомат иностранных дел направил польскому правительству ноту с требованием депортировать Савинкова и его соратников из Польши. За это большевики пообещали выплатить польской стороне двадцать миллионов рублей золотом в качестве компенсации за железнодорожные составы, оставленные поляками в России во время советско-польского конфликта, а также вернуть ряд произведений искусства и предметов антиквариата, вывезенных с территории Польши в Россию во время Первой мировой войны. Пилсудский ответил согласием.
Варшавские друзья Савинкова, в частности польский политический деятель Кароль Вендзягольский, которого Савинков знал еще по Добровольческой армии, пытались предотвратить депортацию «белых», убеждая правительство, что нарушение права на политическое убежище компрометирует Польшу. Но все было бесполезно — в новых политических условиях Савинков Пилсудскому был уже не нужен. Вендзягольский даже организовал Савинкову выступление в польском Сейме — на безукоризненном польском языке Савинков очень вежливо поблагодарил Польшу за гостеприимство, однако в его голосе была слышна горечь. «Признайтесь, теперь вы не любите поляков?», — спросил его Вендзягольский, когда они вышли на улицу. «Не люблю, — меланхолично ответил Савинков, — но я не люблю их подобно тому, как сами поляки не любят друг друга».
30 октября 1921 года Савинков и его товарищи покинули Польшу и отправились в Прагу. Уже на следующий день большевики выплатили полякам первый транш — десять миллионов рублей золотом. Кроме того, в Варшаву вернулась антикварная мебель из Королевского замка и Лазенок, а также знаменитая картина Яна Матейко «Грюнвальдская битва».
После отъезда из Польши Савинков жил в Париже, где оказался в изоляции: монархисты не могли ему простить террористического прошлого, «левые» интеллектуалы ненавидели за антикоммунизм. Для советской власти Савинков по-прежнему оставался «врагом номер один», и в 1924 году ОГПУ подослало к Савинкову провокаторов, которые выманили его в Советский Союз под предлогом участия в несуществующей подпольной террористической организации. 12 августа 1924 года, после того, как Савинков перешел советскую границу, он был арестован в Минске. По легенде, во время ареста Савинков и бровью не повел. «Чисто сработано, — сказал он вооруженным чекистам, вошедшим в его гостиничный номер. — Разрешите продолжать завтрак?»
В Москве над Савинковым состоялся громкий политический процесс — своего рода репетиция будущих показательных процессов эпохи Большого террора. Он публично раскаялся и даже обратился к эмигрантским кругам с открытым письмом «Почему я признал советскую власть», заслужив гневную отповедь Философова на страницах им же когда-то и созданной газеты «За свободу!». Суд приговорил Савинкова к смертной казни, которая вскоре была заменена десятилетним тюремным сроком, однако 7 мая 1925 года Савинков погиб на Лубянке при невыясненных обстоятельствах. По официальной версии, в тот день он ходатайствовал перед Дзержинским о своем освобождении, однако кто-то из тюремной администрации сказал Савинкову, что пересмотр приговора маловероятен. Тогда Савинков выбросился из окна пятого этажа во двор и разбился насмерть — в окнах помещения, где он находился после возвращения с прогулки, не было решеток. Возможно, перспектива десятилетнего заключения действительно была невыносима для деятельной натуры Савинкова — впрочем, его последняя возлюбленная, баронесса Дикгоф-Деренталь, арестованная вместе с Савинковым, уверяла, что его убили чекисты. Той же версии придерживается и Александр Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛАГ».
Узнав о гибели Савинкова, Зинаида Гиппиус написала в дневнике: «Савинков погиб? Да, я думаю, погиб. На меня это не произвело впечатления. Убил ли он себя или что вообще случилось — не все ли равно? Ведь он уже годы как умер. Да и был ли когда-нибудь?» Это жестокое, но в чем-то верное замечание: Савинков был во всех смыслах личностью неуловимой, и человеком-призраком он стал еще при жизни — ничего удивительного, что и смерть его обросла мифами. Алексей Ремизов вспоминал, что люди, лично знавшие Савинкова, уже после официального сообщения о его смерти видели литератора-террориста на Тверском бульваре, а также за столиком одного дорогого ресторана. Как и положено призраку, от Савинкова осталось не так много — несколько отлично написанных книг, разряженный в ходе уличной перестрелки револьвер, подшивка никому не нужной эмигрантской прессы с наивными воззваниями, а теперь еще и небольшая улица его имени в варшавском районе Прага, что на правом берегу Вислы.
Автор: Игорь Белов
Игорь Белов – поэт, переводчик. Пишет о литературе.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума