|
|
| Администратор форума
| |
|
|
Отправлено: 31.03.22 23:43. Заголовок: Жизнь Николая Турове..
Жизнь Николая Туроверова в его стихах.
В дни 123-летия со дня рождения великого казачьего поэта Николая Николаевича Туроверова я предлагаю взглянуть на его жизнь через призму стихов, которые красноречиво говорят о счастливом детстве, доблестной молодости и тяжелом изгнании вдалеке от Родины.
Родился Николай Николаевич в древней Черкасской столице Донских казаков, его детство было счастливым, что без труда вкупе с любовью к родной станице улавливается в его стихе о Старочеркасске.
На солнце, в мартовских садах,
Ещё сырых и обнажённых,
Сидят на постланных коврах
Принарядившиеся жёны.
Последний лёд в реке идёт,
И солнце греет плечи жарко;
Старшинским жёнам мёд несёт
Ясырка - пленная татарка.
Весь город ждёт и жёны ждут,
Когда с раската грянет пушка,
Но в ожиданьи там и тут
Гуляет пенистая кружка.
А старики все у реки
Глядят толпой на половодье, -
Из-под Азова казаки
С добычей приплывут сегодня.
Моя река, мой край родной,
Моих прабабок эта сказка,
И этот ветер голубой
Средневекового Черкасска.
Однако детство будущего великого поэта длилось не долго, как и тысячи сверстников он быстро вырос и жадно вслушиваясь в вести с Великой войны, рвался на фронт, о чем он говорит в своем стихе "1914 год".
Казаков казачки проводили,
Казаки простились с Тихим Доном.
Разве мы - их дети - позабыли,
Как гудел набат тревожным звоном?
Казаки скакали, тесно стремя
Прижимая к стремени соседа.
Разве не казалась в это время
Неизбежной близкая победа?
О, незабываемое лето!
Разве не тюрьмой была станица
Для меня и бедных малолеток,
Опоздавших вовремя родиться?
В 1916-м году 17-летний Николай Туроверов все же попал на фронт, где быстро отличился, был произведен в урядники и направлен на ускореннык офицерские курсы Новочеркасского военного училища, после окончания которых его зачислили в лейб-гвардии Атаманский полк.
Однако вместо успешного наступления он стал свидетелем гибели русской армии, осенью 1917-го года в составе своего полка он вернулся на Дон и не желая становиться соучастником позора фронтовиков, вместе со своим 16-летним братом записался в отряд есаула Чернецова. После славной эпопеи партизанщины Чернецова и гибели командира Туроверов ушел в Степной поход, о чем говорит следующий его стих.
Степной поход.
Не лопнет подпруга седла.
Дымится в Задоньи, курится
Седая февральская мгла.
Встает за могилой могила,
Темнеет калмыцкая твердь,
И где-то правее - Корнилов,
В метелях идущий на смерть.
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою,
Дымящийся гребень сугроба,
Победу и гибель в бою,
Тоску безысходного гона,
Тревоги в морозных ночах,
Да блеск тускловатый погона
На хрупких, на детских плечах.
Мы отдали все, что имели,
Тебе, восемнадцатый год,
Твоей азиатской метели
Степной - за Россию - поход.
Не долго торжествовали большевики, заливая Дон казачьей кровью. Вскоре полыхнуло восстание и в начале мая 1918-го года Дон был полностью очищен от красных. Николай Николаевич Туроверов стал офицером Донской армии, он принимал участие в наступлении на Москву, был трижды ранен, награжден и произведен в чин подъесаула, после чего в ноябре 1919-го года принял командование пулеметной командой родного Атаманского полка.
Части ВСЮР с боями стремительно приближались к Москве, в те дни казалось, что скорая победа попросту неизбежна, но отсутствие резервов, снабжения, боеприпасов и многократное преимущество противника в живой силе привели к тому, что в конце 1919-го года белые части остановились, а затем отчаянно сопротивляясь, покатились обратно.
Казаки еще надеялись защитить родной Дон, но в Рождественский праздник большевики захватили казачью столицу, которую Туроверову уже не суждено было больше увидеть. Уже находясь в эмиграции, он так описал тот страшный день в поэме "Новочеркасск".
Колокола могильно пели.
В домах прощались, во дворе
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город на горе.
Теперь один снесёшь ты муки
Под сень соборного креста.
Я помню, помню день разлуки,
В канун Рождения Христа,
И не забуду звон унылый
Среди снегов декабрьских вьюг
И бешеный галоп кобылы,
Меня бросающей на юг.
С тяжелыми боями казаки отступили к Новороссийску, откуда эвакуировались в Крым. Всего несколько месяцев прошло с победного наступления на Москву, а как все поменялось. Вскоре командование армией принял барон Врангель, ему удалось из обреченных людей воссоздать боеспособную Русскую армию и нанести ряд поражений большевикам, но предательство поляков позволило красным перебросить против него 5-и миллионную армию, тогда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
Стремясь спасти людей и надежду на будущее, барон Врангель отдал приказ о начале эвакуации. Сама операция по оставлению Крыма была проведена блестяще. Большевики об этом даже не догадывались и были ошарашены, когда увидели, что белые оставили Крым. Последним уходил Атаманский полк, который до конца сражался, прикрывая погрузку на корабли.
Однако подъесаул Туроверов в заключительных боях участие не принимал, в Крыму он был ранен в четвертый раз и на корабль его внесли на носилках, а рядом с ним была супруга Юлия Грекова - казачка и сестра милосердия, с которой он познакомился в крымском госпитале во время лечения раны.
Русский исход навсегда разделил жизнь Николая Николаевича Туроверова и миллионов белоэмигрантов на две неравные половины. Об этом есть не один стих.
В огне все было и в дыму,-
Мы уходили от погони.
Увы, не в пушкинском Крыму
Теперь скакали наши кони.
В дыму войны был этот край,
Спешил наш полк долиной Качи,
И покидал Бахчисарай
Последний мой разъезд казачий.
На юг, на юг. Всему конец.
В незабываемом волненьи.
Я посетил тогда дворец
В его печальном запустеньи.
И увидал я ветхий зал, –
Мерцала тускло позолота, –
С трудом стихи я вспоминал,
В пустом дворце искал кого-то.
Нетерпеливо вестовой
Водил коней вокруг гарема, –
Когда и где мне голос твой
Опять почудился, Зарема?
Прощай, фонтан холодных слез.
Мне сердце жгла слеза иная –
И роз тебе я не принес,
Тебя навеки покидая.
В эту ночь мы ушли от погони,
Расседлали своих лошадей;
Я лежал на шершавой попоне
Среди спящих усталых людей.
И запомнил, и помню доныне
Наш последний российский ночлег,
- Эти звёзды приморской пустыни,
Этот синий мерцающий снег.
Стерегло нас последнее горе
После снежных татарских полей -
Ледяное Понтийское море,
Ледяная душа кораблей.
Всё иссякнет - и нежность, и злоба,
Всё забудем, что помнить должны,
И останется с нами до гроба
Только имя забытой страны.
Также мне хотелось бы в описании Русского исхода предложить вашему вниманию мое стихотворение, которое посвящено русским изгнанникам, в том числе Николаю Туроверову и моим предкам-казакам.
Изгнанникам чести.
Я знаю, что нам не вернуться,
Вскипает волна за бортом,
Кружит и уносит в изгнание,
Последний России оплот.
Сомкнулись холодные волны,
Исчезло мерцанье огней,
Теперь только боль и невзгоды,
Да слезы родных матерей.
Я знаю, мы жили по чести,
Не прятали глаз от судьбы,
Седые мальчишки, невесты,
Да горечь ушедшей весны.
Теперь мы вдали от любимых,
Но с гордо поднятой главой,
Мы выполним долг до кончины
И верность уносим с собой.
18 декабря 2018-го года.
Впереди Туроверова ждали долгие десятилетия изгнания, но оказавшись на чужбине, он даже не сомневался, что вскоре вернутся на Родину и призывал не впадать в уныние, а готовиться к новому походу.
Как в страшное время Батыя
Опять породнимся с огнем,
Но, войско, тебе не впервые
Прощаться с родным куренем!
Не дрогнув станицы разрушить,
Разрушить станицы и сжечь, -
Нам надо лишь вольные души,
Лишь сердце казачье сберечь!
Еще уцелевшие силы, -
Живых казаков сохранять, -
Не дрогнув родные могилы
С родною землею сравнять.
Не здесь – на станичном погосте,
Под мирною сенью крестов
Лежат драгоценные кости
Погибших в боях казаков;
Не здесь сохранялись святыни,
Святыни хранились вдали:
Пучок ковыля да полыни,
Щепотка казачьей земли.
Все бросить, лишь взять молодаек.
Идем в азиатский пустырь –
За Волгу, за Волгу – на Яик,
И дальше, потом – на Сибирь.
Нет седел, садитесь охлюпкой, -
Дорогою сёдла найдем.
Тебе ли, родная голубка,
Впервые справляться с конем?
Тебе ли, казачка, тебе ли
Душою смущаться в огне?
Качала дитя в колыбели,
Теперь покачай на коне!
За Волгу, за Волгу - к просторам
Почти не открытых земель.
Горами, пустынями, бором,
Сквозь бури, и зной, и метель,
Дойдем, не считая потери,
На третий ли, пятый ли год,
Не будем мы временем мерить
Последний казачий исход.
Дойдем! Семиречье, Трехречье –
Истоки неведомых рек…
Расправя широкие плечи,
Берись за топор дровосек;
За плуг и за косы беритесь, -
Кохайте и ширьте поля;
С молитвой трудитесь, крепитесь, -
Не даром дается земля –
Высокая милость Господня,
Казачий престол Покрова;
Заступник Никола-Угодник
Услышит казачьи слова.
Не даром то время настанет,
Когда, соберясь у реки,
На новом станичном майдане
Опять зашумят казаки.
И мельницы встанут над яром,
И лодки в реке заснуют, -
Не даром дается, не даром,
Привычный станичный уют.
Растите, мужайте, станицы,
Старинною песней звеня;
Веди казаку молодица
Для новых походов коня,
Для новых набегов в пустыне,
В глухой азиатской дали…
О горечь задонской полыни,
Щепотка казачьей земли!
Иль сердце мое раскололось?
Нет – сердце стучит и стучит.
Отчизна, не твой ли я голос
Услышал в парижской ночи?
Однако шли годы, уже начали сменяться поколения и стало ясно, что возвращение затягивается и возможно уже никогда не состоится, тогда в поэзии Николая Туроверова появились совсем другие мотивы.
Я знаю, не будет иначе,
Всему свой черёд и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.
1937-й год.
Тогда же в его сердце начинает рости неумолимая казачья тоска, прорывающаяся сквозь строки стихотворения, посвященного Франции.
Жизнь не начинается сначала,
Так не надо зря чего-то ждать;
Ты меня с улыбкой не встречала
И в слезах не будешь провожать.
У тебя свои, родные, дети,
У тебя я тоже не один,
Приютившийся на годы эти,
Чей-то чужеродный сын.
Кончилась давно моя дорога,
Кончилась во сне и наяву,
― Долго жил у твоего порога,
И еще, наверно, поживу.
Лучшие тебе я отдал годы,
Все тебе доверил, не тая,
― Франция, страна моей свободы
― Мачеха веселая моя.
1938
Когда век перевалил свой экватор, а все надежды на освобождение от большевиков извне оказались тщетны, овдовевший Николай Туроверов начал понимать, что мачеха - Франция уже не отпустит его обратно. Он осознавал, что его поколения стало последним поколением прежней России и вольного Дона.
ОДНОЛЕТОК
Подумать только: это мы
Последние, кто знали
И переметные сумы,
И блеск холодной стали
Клинков, и лучших из друзей
Погони и походы,
В боях израненных коней
Нам памятного года.
В Крыму, когда на рубеже
Кончалась конница уже.
Подумать только: это мы
В погибельной метели,
Среди тмутараканской тьмы
Случайно уцелели
И в мировом своем плену
До гроба все считаем
Нас породившую страну
Неповторимым раем.
После смерти любимой жены к тоске по Родине прибавилась скорбь утраты верной попутчицы жизни.
ТАВЕРНА
Жизнь прошла. И слава Богу!
Уходя теперь во тьму,
В одинокую дорогу
Ничего я не возьму.
Но, конечно, было б лучше,
Если б ты опять со мной
Оказалась бы попутчик
В новой жизни неземной.
Отлетят земные скверны,
Первородные грехи,
И в подоблачной таверне
Я прочту тебе стихи.
Скончался Николай Николаевич Туроверов в возрасте 73-х лет, 23-го сентября 1972-го года, перед смертью он болел и отошел к Господу в парижском госпитале Ларибуазьер. Он так и не увидел Родину, но бережно хранил ее в сердце и передал нам в своих стихах.
Он хотел упокоиться в донской земле, но судьба распорядилась иначе, а за 25 лет до смерти Туроверов оставил нам свое поэтическое завещание:
"Не со сложенными на груди, а с распростёртыми руками, готовыми обнять весь мир, похороните вы меня. И не в гробу, не в тесной домовине, не в яме, вырытой среди чужих могил, а где-нибудь в степи поближе к Дону, к моей станице, к старому Черкасску, на уцелевшей целине, меня в походной форме положите родного Атаманского полка. Кушак на мне потуже затяните, чтоб грудь поднялась, будто бы для вздоха о том, что всё на свете хорошо... И сыпьте землю, не жалея: земля к земле и к праху прах! Мне положите в головах всё то, что я писал когда-то, - чем жил во сне и грезил наяву... И крест из камня дикого поставьте, курганчик новый крепко утоптав, чтоб Дон, разлившись полою водою, его не смыл, а только напоил. И по весне на нём весёлым цветом начнёт цвести лазоревый цветок, приляжет отдохнуть уставший от скитаний, бездомный чебрецовый ветерок".
Царствие небесное и вечная память верному сыну Дона и России Николаю Николаевичу Туроверову.
Денис Романов.
|
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума