ПРОШЛОЕ ОБЯЗЫВАЕТ
Г. А. Головань
ПРОШЛОЕ ОБЯЗЫВАЕТ
Вечная слава и вечный покой бойцам 10-й роты 3-го Корниловско-го Ударного полка, погибшим в борьбе за Россию, и братский привет всем оставшимся в живых и сохранившим на чужбине безграничную любовь к родному полку, выраженную следующими словами державным поэтом К. Р.:
Наш полк, заветное чарующее слово
Для тех, кто смолоду и всей душой в строю.
Иным оно старо, для нас все так же ново
И знаменует нам и братство, и семью...
Вместе с родными корниловцами 3-го полка хочу вспомнить прекрасное прошлое, безгранично дорогое, особенно сегодня, в том возрасте, когда все чаще и неотвратимее возвращаешься к щемящим и сладостным воспоминаниям своих юных лет. Хочу вспомнить то полное надежд время 1919 года, когда русский богатырь, Вождь Добровольческой армии генерал Деникин отдал свой исторический приказ: “На Москву!” — и, выйдя на ее прямую и широкую дорогу, шли к Белокаменной бойцы-добровольцы вновь сформированного 3-го Ударного полка под командой одного из лучших корниловцев есаула Милеева, офицера 6-го Оренбургского казачьего атамана Нагого полка.
Николай Васильевич Милеев — кадровый офицер Оренбургского казачьего войска, человек с высшим образованием, умный и чрезвычайно храбрый, в бою всегда спокойный и решительный, весьма честный и заботливый в отношении своих подчиненных.
После напутственного молебна в Змиевских казармах прогремел Корниловский гимн, затрубили трубачи, и стройными рядами, весело и бодро двинулся полк Ударный по улицам еще спавшего Харькова. Лихо шагала 10-я рота. Образцовое равнение штыков, радостные и горделивые улыбки на молодых здоровых лицах и щемящие сердце прощальные взоры в сторону окон —
...а там, чуть подняв занавеску, лишь пара голубеньких глаз...
Сколько уютного, прекрасного, чистого и непорочного осталось позади...
Старые песни... Мотивы забытые,
Снова звучите вы силой былой, —
Милого прошлого дни пережитые
Вы воскрешаете вместе с собой.
Пусть эта жизнь лишь мираж сновидений,
Пусть безвозвратно проходят года;
Счастья былого живые мгновенья
Живы в тебе и твои навсегда...
(К.Д. Кульнев)
Твердо отбивая ногу, весело пели добровольцы: “...За Русь Святую, мы, как один, умрем за дорогую”... И не случайно сложилась эта песня добровольческая. Корниловцы знают и свято хранят завещанное им их Вождем и Шефом: “Только смерть может освободить русского солдата от борьбы за честь и славу Родины!” — и такими были все корниловцы тогда, в 1919 году, такими остались и когда унесли с собой Пушкинскую Россию, такими были в Болгарии, Чехии, Югославии, Австрии и Германии, а голые и сухие страшные цифры тому подтверждение: убитыми и ранеными корниловцы потеряли 48 002 человека.
На Харьковском вокзале были уже поданы эшелоны... Погрузились и, быстро минуя станцию за станцией, по украинским бескрайним степям, мимо украинских сел с их белыми вымазанными хатами приближались к фронту. Из соседнего вагона доносилась чудная мелодия, кто-то исполнял ее на гитаре, и невольно вспомнил я, как незабвенный Роман Филиппович часто в Кубанском походе напевал под гитару печальную нежно-трогательную украинскую песенку:
Бабуся ридненька, ты всим помагаешь,
Яке в мене горе, ты, може, вгдаешь...
Теперь его уже нет среди нас, доблестного из достойнейших корниловца полковника Пуха Р.Ф.123, он спит вечным сном в земле люксембургской...
У всех тогда было одно желание, одно стремление — скорее встретиться с врагом, закалить новых бойцов в огне, влиться в общую фронтовую группу Цветной Дивизии, про которую была сложена песня:
С Иртыша, Кубани, Дона,
С Волги-матушки реки,
Развернув свои знамена,
На Москву идут полки.
Впереди на правом фланге
Красных шапок виден ряд:
То Корниловцы лихие,
То Корниловский отряд.
А у них на правом фланге
Черно-белый цвет видать:
Это их родные братья,
Это Марковцы спешат...
В Сумах разместились в здании Сумского кадетского корпуса. Отсюда полк получает первое боевое сложное задание. В боевую линию полк влился. Большевики в это время, оправившись после нанесенных им ударов, значительно пополнившись, направили свой главный удар в направлении Сум. Первая серьезная встреча с врагом, первый встречный бой...
— Корниловцы, вперед! — подал команду есаул Милеев, любимый всеми командир.
И, ощетинив штыки, корниловцы бросились вперед и обратили в бегство колонну большевистских солдат. Настроение бодрое и радостное.
Десятая рота выдвинута вперед. Идем на деревню Саевщину, Харьковской губернии. По дороге, на марше, я был вызван к командиру полка и получил приказание занять село. Подошли совсем в сумерках, и приблизительно верстах в трех от села я расположил роту биваком, решив атаковать деревню ночью.
Обрадовались добровольцы ночному набегу. В то же время такая ночная операция, впервые с непроверенными солдатами, не была лишена риска за верность солдатской массы: ряды полка, при формировании его, были пополнены по мобилизации, частью бывшими пленными красноармейцами с Колчаковского фронта. Часто в роте во время словесных занятий офицеры старались простым языком разъяснять солдатам, почему мы вступили в борьбу с коммунистами, что они враги России и русского народа, что мы боремся за нашу Родину-Мать, за великую и свободную Россию. “И мы, корниловцы, считаем, — говорили мы, — что и у вас, бывших солдат Красной армии, бьется такое же русское сердце, как и у солдата-“кадета”, корниловца. Вы все наши братья, русские люди, мы против братоубийственной войны, мы идем вместе с вами, рука об руку с русским народом, и вы поможете нам изгнать из стен Белокаменной и Златоглавой Москвы засевших там врагов России, иностранных ставленников”. Но несмотря на все это, все же какое-то смутное опасение за тех, кто только “сегодня” нацепил черно-красный погон, было!
Около полуночи тихой прекрасной августовской ночью я поднял солдат и направился к деревне. Чудесно было вокруг: пряный, особенный аромат созревших, местами еще не скошенных хлебов, далекое, едва слышное кукование кукушки — все это уносило далеко от действительности, в далекое детство, кода я гимназистом приезжал с родителями в Малороссию, недалеко отсюда.
Выслав вперед разведку, я приказал им подойти к окраине села, по возможности не ввязываясь в перестрелку, и, выяснив силы противника, захватить с собой проводника.
Ко времени подхода роты офицер, посланный с командой разведчиков (фамилии не помню), вышел из села мне навстречу и доложил, что с вечера село занято 4-м Лебединским пехотным полком, штаб полка расположен в здании волостного управления, обоз тут же на площади.
В полной тишине продвигалась рота, войдя в мирно спавшее село, вдоль плетня по обе стороны типично сельской украинской дороги, ведущей к Волостной площади. Не обнаруживая себя, мы подошли шагов на 150. Уже был виден в беспорядке размещенный обоз на большой площади, причем некоторые повозки стояли в упряжке, что говорило о готовящемся выступлении красных. Суетились солдаты вокруг костра, входили и выходили группами из здания волости. Трудно уже было сдерживать добровольцев, рвались вперед. Наконец я подал команду, и рота бросилась вперед, устремляясь к зданию волости... Штаб 4-го Лебединского полка был захвачен, также много пленных и часть обоза. Захваченные врасплох большевики бежали, скрываясь в темноте.
Экзамен ротой был выдержан блестяще — ни одного из “новых корниловцев” не пришлось записать в графу “без вести пропавших”.
В селе был назначен отдых до следующего дня. Наутро новый поход, преследование бегущего противника. Долго не расходились корниловцы 10-й роты по отведенным квартирам, радостнее было поделиться впечатлениями лихого ночного набега и радостными переживаниями от полученной похвалы любимого командира. Кто захватил адъютанта полка, кто тянул комиссара, кто складывал на повозки захваченные винтовки и патроны, а кто заботливо суетился по части баранов, и уже через полчаса свежее мясо кипело в ротной кухне. А кто-то из молодых с более нежной душой, оставшись небольшой группой у догорающего костра, нежно напевал:
Повий, витре, на Вкраину,
Де спокинув я дивчину,
Де покинув кари очи —
Повий, витре, у пивночи...
На другой день наступление на деревню Речки. Красные не выдерживают стремительного марша корниловцев, идущих во весь рост на их губительный пулеметный и ружейный огонь, и после упорного боя корниловцы захватили деревню, взяв богатую добычу. Помню, кому-то из офицеров, если память не изменила, капитану Буракевичу, сентиментальному блондину, командиру 2-й роты, достался мотоциклет, с которым он долго потом возился, прежде чем сделать пробег “Речки — Москва”.
Отсюда полк разделился на три группы: каждый батальон получал самостоятельную задачу, указывались разные участки и разные направления движений. Есаул Милеев оставался с нами, с 3-м батальоном.
Опомнившиеся большевики, подтянув значительные резервы — бригаду пехоты и бригаду Кубанской Черноморской красной конницы, — повели упорное наступление на Речки. Геройски отбивался 3-й батальон, но, видя превосходство красных, есаул Милеев решил оставить деревню, и мы вышли в поле для более выгодного маневрирования. Местность была весьма пересеченной. Большевики нас окружали. Нужно было пробиться к железной дороге и занять Белополье, где предполагалось соединение с 1-м и 2-м батальонами, которые были заняты ликвидацией другой группы красных.
Положение нашего участка было очень серьезным, кольцо окружения сужалось, было трудно, доставки патронов из тыла не было. Есаула Милеева можно было видеть бодрым и спокойным на всех направлениях и часто впереди цепей. Он воодушевлял всех нас своей беззаветной храбростью. Вот он дает указания и советы артиллеристам, то куда-то усылает конных. И в самый угрожающий момент, выдержанный и спокойный, он внушал веру в победу и, действительно, победу блестяще одержал. Из окружения мы вышли, понеся сравнительно небольшие потери.
10-я рота, уже хорошо отмеченная, получила приказание выдвигаться вперед и идти в авангарде на Белополье.
— Вот в этом направлении, — показал есаул Милеев рукою на север, — должно быть Белополье. Вперед, с Богом!
— Так точно, слушаюсь!.. — ответил я и стал подниматься на бугор. Поднявшись, рота сразу молча остановилась, и, казалось, каждый обдумывал про себя, что же дальше?
Шагах в трехстах против нас справа у опушки леса и слева значительно дальше стояла развернутым строем красная кавалерия. Продвинувшись чуть вперед, я тотчас же построил роту для встречи кавалерии: часть с колена, а часть, два взвода, стоя сзади; все молча следили за врагом. Слева от меня артиллеристы быстро снимали с передков орудие. Конница не шевелилась, видно было, как всадники сдерживали лошадей.
В это время я видел, что есаул Милеев что-то решал... Он вырвал инициативу у красных и, вскочив в пулеметную двуколку, на рысях направился к правой группе конницы. Быстро повернув двуколку, сам сел за пулемет... и пошла одна очередь за другой... Это и послужило как бы негласным приказанием...
— Десятая рота!.. по кавалерии... слушать мою команду... пли...
Из орудия блеснул первый выстрел, второй, беглый огонь!.. Красный командир повернул коня, и конница поскакала назад.
К вечеру входили в Белополье, и, несмотря на усталость после продолжавшегося весь день боя, несмотря на то что в роте пришлось по очереди нести на руках нескольких убитых, чтобы похоронить их в Белополье, рота, разместившись, в станционных постройках, снова собралась у костра, и снова бодро и весело поет юношество:
Марш вперед, Москва нас ждет,
Корниловцы лихие!
Славный полк не победит
Советская Россия...
Ударники делятся впечатлениями дня, восторгаясь решительностью и храбростью любимого командира. Его любили все, весь полк, до последнего ездового за его строгость, справедливость и заботливость. А артиллерийские старшие офицеры, бывшие при отряде, отзывались о есауле Милееве, офицере казачьего кавалерийского полка, как о выдающемся пехотном военачальнике, блестящем практике и беззаветно храбром воине. Помню, как старший полковник Алексеевского артиллерийского дивизиона говорил мне: “Вы, корниловцы, должны гордиться таким командиром, должны беречь его, с ним радостно в бою быть, не страшно и в окружении быть — выведет!”
Впоследствии, сломленный морально, не пережив поражения Белой борьбы за наши же грехи, за наши же ошибки, уйдя после Новороссийской эвакуации в Кубанскую кавалерийскую часть, он в Крыму выстрелом из винтовки покончил с жизнью. Вечная память честному Белому Воину, прекрасному начальнику, доброму русскому человеку и хорошему другу.
Дальше победоносное шествие по линии железной дороги. 10-я рота впереди. Идем на станцию Коренево, для овладения которой были направлены две роты, 10-я и 12-я.
Разведка выяснила, что станция занята небольшим отрядом красных, а на входных путях с южной стороны стоит под парами их бронепоезд. Уже вырисовывались станционные здания. Чудны солнечный день, живописная Украина... как привольно, весело и безбедно жилось в этом краю раньше...
Из штаба полка догнал нас ординарец, привезший приказание, в котором указывалось: “Шт. капитану Реке, командиру 12-й роты, выйти в тыл станции Коренево и, взорвав железнодорожный путь, приостановить наступление. Командиру 10-й роты поручику Головань, наступая вдоль линии жел. дороги за посадками, атаковать станцию с фронта”.
Операция была блестяще выполнена, но дорого обошлась корниловцам: уже после того, как был 12-й ротой подорван путь, пал смертью храбрых командир их, капитан Реке. Броневик остался в наших руках.
Дальнейшее движение на Льгов. Большевики занимают укрепленную позицию у станции Артаково, что в 4 верстах от станции Льгов 2-й.
Братцы, вперед!.. Ура, 10-я рота!.. И после короткого боя станция Артаково занята. Двигаемся дальше.
В это время, тяжело пыхтя, влево от станции ползет красный бронепоезд и, выбрав позицию, открывает по роте частый огонь; к счастью, снаряды давали перелет. Наша артиллерия, то есть захваченные у красных впервые шестидюймовки, с которыми должен быть и командир полка, идущий с западной стороны на город, почему-то молчит. Но вот блеснули орудия, полетели наши снаряды и стали рваться по линии, по которой маневрировал бронепоезд, пытаясь уйти от обстрела. Но скоро судьба его была решена — корниловцы были уже со всех сторон...
Ура, родные!., и рота бросилась на вокзал, на запасных путях которого было захвачено до 50 груженых эшелонов. Начальникам хозяйственных частей было много интересной работы и богатой добычи.
Помнится, как потом в жутких боях помогал нам капитан Ткаченко Николай124. Потеряв в 1-м Кубанском походе один глаз, он теперь занимал нестроевую должность начальника полевой хозяйственной части. Передаст, бывало, фляжку “сыровца” градусов на 60, и веселее наступать по открытому полю! В настоящее время дорогой, всегда близкий и родной соратник Николай Григорьевич Ткаченко живет неутомимым тружеником в США, мой братский привет ему из Европы!
К вечеру был занят и железнодорожный мост через Сейм, взят и город Льгов, при штурме которого был убит командир нашего 3-го батальона. На другой день, отдохнув, подтянувшись и почистившись, свободные от служебных нарядов добровольцы ходили по городу, ласково приветствуемые освобожденными жителями. Настроение радостное!
Три дня полк стоял в резерве, а затем был выдвинут на Орловское направление. Чарующая Украина, живописная, где все было так близко, так мило, так дорого, где впитал я простор привольных полей, живительный воздух родной земли, аромат лугов, красоту широких и прямых, как стрела, украинских шляхов времен Екатерины, обсаженных столетними высокими ракитами, патриархальность семьи и глубокую веру, где научился и познал жизнь крестьянскую, оставалась позади...
Помню, как на одном из привалов крестьянин, выехавший с полком еще из Харьковской губернии, типичный чумак-запорожец, рассказывал среди солдат о своей деревне, об укладе жизни, о быте и красоте жизни... “Минулось те”, — говорил он. Я остановился около повозки и слушал.
— А мий батько, було, як иде кудысь, то з вечера ще довго молиться усим святым, щоб помогли ему у дорози, боронили вид усякои напасти и допомгли б благополушно повернутись додому. И було и на мене малого находив такий настрий, що и я своим маленьким сердцем благав милосердного Бога... А вранци рано, ще досвита вставали, лагодились, запрягали и тихо выиздили з двору, перехрестившись. Нихто не гомонив... Рипить полегеньку добре помазаный виз, хвирка кобыла, а навкруги особлива предранишня тиша. Нишо не шововхне, иноди на-бижить легенький витрець, и зашелестить тай захитне верба. Де-нигде гуси обизвуться, та пивни спивают. А на сходи вже небо потроху зай-маеться зорею, червоние... уже де у який хати двери рипнули... Но, стара, веселий!.. Из торбы выймаешь хлиб та шматок сала... Пора сни-дати... О, сколько було поэзии у такий подорози! Як гарно, ласково було на сердци... Яки прости думки були... Минулось те... Ни кобылы, ни воза усе отняли бусурмане, ни Бога, ни сала нема! Молиться никому и ни-чого! И вот, рушаючи у дальну дорогу з вами билыми, думкою перекидаюсь у ваше Биле Вийско, де перебувае и мий любый сын. Чи буде ше на цим свити радисть побачитись, отыскать сердешного... Боже милостивый! Помилуй и сохрани! Може и вин, сердешный, десь без хреста схоронен...
Я обнял старика и поцеловал его седую голову... Полк выдвигался, и нужно было спешить к роте. Веселы добровольцы... Москва близка. Не выдерживая корниловского натиска, большевики бегут.
Два дня стоим в селе Сенькове. Красные успели в это время подвезти большое пополнение, состоящее из лучших коммунистических полков, латышских и китайских. Переходим снова в наступление. Красные бросаются в контратаку.
— Корниловцы, вперед!.. — слышна команда, и 10-я рота еще раз показала доблесть корниловскую.
Рота сошлась в штыки. Тяжелая была работа... стон умирающих... неясные слова бегущих вперед на смерть... крики “ура”, “не отставать!”, “вперед!” — все смешалось... И как стойко дралась 10-я рота! Противник бежал... В то время как сердце сжималось, какое-то необъяснимое чувство овладевало всеми — радость победы!
И как хотелось тогда всем рассказать, а теперь вспомнить, как храбро, достойно корниловского имени дрались добровольцы 10-й роты, штыками прокладывая путь к Белокаменной, тяжело оплакивая возницу-“запорожца”, так поэтично рассказывавшего на привале о былой Украине, ушедшей теперь навсегда.
Он был убит во время подвоза патронов на своей повозке к передовой линии, не встретив случайно и не отыскав своего любимого сына. Сбылись слова песенки, которую он часто, в тяжелом раздумье, напевал:
Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю:
Чому я не сокил, чому ж не литаю?
Чому ж мени, Боже, ты крылець не дав?
Я б землю покинув, тай в небо злитав...
Примечания.
121 Головань Георгий Адамович, р. 10 ноября 1892 г. в Варшаве. Новороссийская гимназия, Телавская школа прапорщиков (1916). В Добровольческой армии с ноября 1917 г. в отряде полковника Симановского, с 4 января 1918 г. в Корниловском ударном полку. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода в 1-й роте полка. В мае—июне 1919 г. в знаменном взводе при штабе полка, летом—осенью 1919 г. командир запасного батальона в 3-м Корниловском полку. В Русской Армии во 2-м Корниловском полку до эвакуации Крыма. Поручик. Галлиполиец. В эмиграции в Болгарии и Бельгии, начальник группы Корниловского полка. Умер 19 августа 1966 г. в Брюсселе.
Впервые опубликовано: Вестник первопоходника. Июль 1964 г. № 34.
123 Пух Роман Филиппович. Штабс-капитан. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. в офицерском отряде полковника Симановского. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода, командир 3-й офицерской роты Корниловского полка. Тяжело ранен в сентябре 1918 г. под Ставрополем. В начале 1920 г. помощник командира 3-го Корниловского полка, с августа 1920 г. командир того же полка до эвакуации Крыма. Ранен. Галлиполиец, с 24 декабря 1921 г. командир 1-й роты Корниловского полка. Осенью 1925 г. в составе полка в Болгарии. Подполковник. В эмиграции в Люксембурге. Полковник, начальник подотдела 5-го отдела РОВС. Священник. Умер 17 июня 1958 г. в Люксембурге.
124 Ткаченко Николай Григорьевич, р. в 1890 г. Алексеевское военное училище. Прапорщик л.-гв. Измайловского полка. В Добровольческой армии в Георгиевском батальоне. Участник 1-го Кубанского (“Ледяного”) похода в Корниловском ударном полку. Тяжело ранен, затем в Особой офицерской роте Ставки главнокомандующего; с 23 ноября 1919 г. поручик, с 25 ноября 1919 г. штабс-капитан. Осенью 1919 г. начальник хозяйственной части в 3-м Корниловском полку. В Русской Армии в Корниловской дивизии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в комендантской команде Корниловского полка в Галлиполи и в Болгарии. Осенью 1925 г. в составе того же полка в Бельгии. Капитан. В эмиграции в США, в 1932 г. начальник группы Корниловского полка в США. Умер 31 июля 1975 г.
http://www.dk1868.ru/history/GOLOVAN.htm Об авторе:
Головань Георгий Адамович, р. 10 ноября 1892 в Варшаве. Новороссийская гимназия, Телавская школа прапорщиков 1916. В Добровольческой армии с нояб.1917 в отряде полк. Симановского, с 4 янв.1918 в Корниловском ударном полку. Участник 1-го Кубанского похода в 1-й роте полка. В мае - июне 1919 в знаменном взводе при штабе полка, летом - осенью 1919 командир запасного батальона в 3-м Корниловском полку. В Русской Армии во 2-м Корниловском полку до эвакуации Крыма. Поручик. Галлиполиец. В эмиграции в Болгарии и Бельгии, начальник группы Корниловского полка. Умер 19 авг.1966 в Брюсселе. Жена Клавдия Ивановна (ум. 12 дек.1981 там же).
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума