Массовое уничтожение в конце 1920 – первой половине 1921 г. оставшихся в Крыму офицеров и солдат армии Врангеля, а также беженцев является одной из самых мрачных страниц красного террора. До сих пор обнародована лишь небольшая часть документов об этой трагедии, из-за чего мало надежной информации как о численности жертв, так и об их палачах. Однако ряд новых источников позволяет прибавить новые черты к коллективному портрету активных участников террора, поскольку значительная их часть оказалась под судом уже к лету-осени 1921 г. Архивные материалы расширяют сведения о карательных акциях чекистов в Крыму и «сопутствующих» этому одному общему преступлению множеству других – должностных, корыстных, садистских и проч.
После захвата Крыма уже 21 ноября 1920 г. чекистами была создана так называемая Крымская ударная группа при Особом отделе ВЧК Юго-Западного фронта, объединившая целый ряд видных особистов во главе с заместителем начальника этого отдела Е. Г. Евдокимовым. Перед ними стояла данная Ф. Э. Дзержинским задача массовой чистки, в связи с чем особисты должны были выявить всех причастных к Белому движению и тут же с ними расправиться. При этом чекисты настоящих следственных дел зачастую не заводили, а ограничивались арестами и отбиранием анкетных данных. По анкетам и «судили» тройками, в результате чего на десятки и сотни расстрелянных оказывалось одно-единственное дело. Значительную часть арестованных, среди которых нередко оказывались женщины и подростки, сразу расстреливали, остальных отправляли в концлагеря и высылали1.
Считается, что всего Ефим Евдокимов со своей «экспедицией» из сотен особистов уничтожил не менее 12 тыс. человек. Эта цифра зафиксирована в представлении Евдокимова к ордену Красного Знамени, где отмечалось, что под его руководством «…были расстреляны до 12 тыс. человек из коих до 30 губернаторов, больше 150 генералов, больше 300 полковников, несколько сот контр-разведчиков шпионов…»2 Помимо работников особых и транспортных отделов, в истреблении крымчан активно участвовали и чекисты территориальных органов – полпредства ВЧК в Крыму, КрымЧК, городских и уездных ЧК. Существующий документ об итогах карательной работы КрымЧК не вызывает доверия своей скромной цифрой, итожащей работу чекистов за 1921 г. – менее 500 расстрелянных.3 Между тем недолговременный глава КрымЧК (весной 1921 г.) М. М. Вихман так двадцать лет спустя писал о своих личных заслугах: «При взятии Крыма был назначен лично тов. ДЗЕРЖИНСКИМ… председателем Чрезвычайной Комиссии Крыма, где по указанию боевого органа Партии ВЧК уничтожил энное количество тысяч белогвардейцев – остатки врангелевского офицерства»4.
Однако небывалые масштабы террора вызвали не только вооруженное сопротивление части населения, но возмущение и многих местных коммунистов, активно жаловавшихся центральным властям. В связи с этим в июне 1921 г. на полуострове начала работу Полномочная комиссия ВЦИК и СНК РСФСР по делам Крыма. При ней резко сократились масштабы террора и началась вынужденная чистка уже в рядах самих «чистильщиков». Член комиссии и коллегии Наркомнаца РСФСР М. Х. Султан-Галиев сообщал о невероятной жестокости расстрелов, захвативших и лояльных советской власти лиц: «По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает по всему Крыму от 20.000 до 25.000. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12.000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70.000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось»5. Таким образом, учитывая вышеприведенные данные по деятельности Евдокимова и Вихмана, а также бессудное уничтожение не менее трех тысяч крымчан красными партизанами6, которые вполне стыкуются с информацией Султан-Галиева, можно уверенно говорить о 20–25 тыс. жертв «зачистки» полуострова. В связи с этим сохраняет значение достаточно давняя точка зрения В. П. Петрова, что «общее число погибших превышает 20 тысяч человек, хотя эта цифра не является окончательной»7.
Документы говорят, что все чрезвычайные и репрессивно-карательные органы Крыма совершали массовые преступления. Председатель Единого ревтрибунала Крыма Н. М. Беркутов, отчитываясь о работе за сентябрь и октябрь 1921 г., отмечал, что когда в Крым в июне 1921 г. прибыла Полномочная комиссия ВЦИК и СНК РСФСР, она обнаружила «ряд весьма злостных преступлений» преимущественно со стороны комиссии по изъятию излишков, комиссии по ущемлению буржуазии, органов ЧК, особых отделов, политбюро, уголовной и общей милиции, причем замешанными в преступлениях оказалось «громадное количество Советских работников» и в списке расстрелянных значились такие видные фигуры, как начальник Особого отдела 4-й армии Михельсон, председатель Старо-Крымской ЧК и ряд других. В связи с криминализацией руководящего состава Крыма деятельности Полномочной комиссии оказывалось «постоянное пассивное противодействие со стороны советско-партийных организаций»8.
В резкой записке видный военный работник А. П. Розенгольц 1 августа 1921 г. сообщал Дзержинскому, что в органах Крымской ЧК процветают пьянство, грабежи и прочая уголовщина, они разложены и требуют массовой чистки9. Подтверждением этих выводов было вынужденное, после приезда Полномочной комиссии ВЦИК и СНК, рассмотрение КрымЧК 29 июля 1921 г. дела по обвинению председателя Керченской ЧК И. И. Каминского, заведующего секретным отделом этой ЧК С. И. Шульгина, начальника разведки М. А. Михайлова и секретаря ЧК А. Я. Полякова «в незаконных преступных действиях, выразившихся в применении высшей меры наказания к лицам, в том числе, и к несовершеннолетнему, в отношении которых обвинительный материал не говорил о необходимости принятия таковых, в избиении арестованных и др.». Материалы следственного дела говорят о широчайшем применении расстрелов к тем, от чьего имени выступала «рабоче-крестьянская» власть: «…Из числа расстрелянных 51–52 % рабочих тяжелого труда и из числа содержащихся под стражей в комиссии рабочих 77 %». Чекисты были признаны виновными, но коллегия КрымЧК ограничилась, «принимая во внимание партстаж, их пролетарское происхождение и заслуги, оказанные революции», лишением обвиняемых права работы в ЧК, а Михайлову отмерила год принудительных работ10. Несколько месяцев перед трибуналом предстал еще один заметный чекист из этой компании: в конце 1921 г. Единый ревтрибунал Крыма рассмотрел дело заместителя начальника секретно-оперативного отдела Керченской ЧК Суворова. За попытку получения взятки, ложное направление, взятое при расследовании дела о взяточничестве, в котором он сам участвовал, а также скрытие взяточничества со стороны работников угрозыска Суворов был осужден к расстрелу, но «за боевые заслуги» высшую меру ему заменили заключением на 5 лет11.
В 1921 г. значительная часть видных работников КрымЧК и особых отделов была осуждена, причем в Керченской, Джанкойской и Севастопольской ЧК были привлечены к уголовной ответственности их коллегии. Высшую меру наказания получил председатель Старо-Крымской ЧК, а несколько сотрудников Феодосийской ЧК оказались казнены за то, что под видом обысков грабили семьи бывших офицеров и зажиточных крестьян12. Выездная сессия Единого ревтрибунала Крыма 1 декабря 1921 г. осудила начальника информационной части Евпаторийской ЧК Георгия Максимовича Митина, 24-летнего бывшего коммуниста, и помощника уполномоченного информчасти Ивана Михайловича Ермохина, 32 лет, обвинявшихся в хищении муки. Митина осудили на 5 лет заключения, Ермохина – на 2 года, но приговор им тут же был сокращен на одну треть по амнистии13. Бахчисарайское политбюро КрымЧК «представляло собой шайку бандитов, терроризирующих в течении нескольких месяцев местное население. Под видом конфискации имущества оно совершило целый ряд грабежей. Грабя вещи, его члены арестовывали возражавших, истязали их на допросах…»14 После вмешательства полномочной комиссии ВЦИК и СНК они были преданы суду революционного трибунала. Но смертные приговоры проштрафившимся чекистам выносились хотя и часто, но заканчивались казнью в меньшинстве случаев. Чаще всего признанных виновными сотрудников ЧК приговаривали к тюремному заключению либо изгоняли из органов.
Легко отделались и основные работники карательных органов. В литературе с легкой руки писателя-эмигранта Романа Гуля не раз упоминалось о том, что М. М. Вихмана расстреляли свои же за излишний садизм. Однако это не так – основной его виной оказались ведомственный сепаратизм и неподчинение обкому партии, наказанием за что стали двухмесячный арест и увольнение из «органов», куда он снова будет возвращен с наступлением эпохи «великого перелома» (репрессируют и доведут до паралича и полной инвалидности Вихмана в 1938 г., а в 1940 г. – освободят из киевской тюрьмы под подписку о невыезде)15. Начальник Особого отдела 4-й армии Михельсон, вопреки вышеприведенной официальной информации, не был расстрелян, а после помилования оказался зачислен в систему лагерей и проявлял привычный садизм, находясь на ответственной должности в Соловецком концлагере16. Первый председатель Крымской ЧК, а затем глава Керченской ЧК Иосиф Каминский, уволенный из ВЧК за массовые расстрелы, в 1923 г. возглавил Смоленский губотдел ГПУ. Характерно, что уже после окончания работы Полномочной комиссии, в начале ноября 1921 г., председатель КрымЧК А. И. Ротенберг, председатель Крымсовета народных судей Скрипчук и глава Биюк-Онларского исполкома в открытом заседании рассмотрели дело о большой группе крестьян, обвинявшихся в налете на совхоз, и приговорили к расстрелу 20 чел. Приговор был исполнен немедленно17. И хотя об этой расправе над «классово близкими» было хорошо известно, Ротенберг проработал на своей должности до сентября 1922 г.18
До приезда комиссии из Москвы сами чекисты публиковали сведения о суровом осуждении коллег за второстепенные преступления, но террор и мародерство им в вину не ставились. Газета «Красный Крым» 1 марта 1921 г. поместила отчет о заседании КрымЧК, на котором был осужден начальник бюро пропусков Особого отдела 4-й армии Шланак, развернувший вместе с неким Гетманским широкую торговлю пропусками. У Шланака были свои маклеры, подбиравшие клиентуру среди спекулянтов и бандитов; пропуска продавались по 20 тыс. рублей. Шланак, Гетманский и четверо их помощников были приговорены к расстрелу, причем КрымЧК лицемерно отметила, что «преступление чекиста – самое тяжелое преступление»19.
Позднее официальные источники по итогам открытых процессов над чекистами давали более откровенную информацию. Председатель Севастопольского ревкома и горисполкома С. Н. Крылов в книге, вышедшей осенью 1921 г., по свежим следам писал: «Контрреволюционеры представляли угрозу советской власти, но чрезвычайная власть натворила много ошибок и даже злоупотреблений. Особенно бесчинствовал особый отдел 46 дивизии: однажды арестовали свыше тысячи рабочих». Реввоентрибунал осудил 21 сотрудника этого особого отдела: 2 июля 1921 г. к расстрелу были приговорены бывший начальник агентурной части Полянский, начальник информации Зайковский, уполномоченный агентуры Шариков, казначей отдела Самарский; остальные, более мелкие сошки, получили принудительные работы с лишением свободы от одного до трех лет20.
Архивы сохранили дополнительные подробности об этом, вероятно, самом громком публичном деле на чекистов, терроризировавших весь Севастополь и ни в грош не ставивших местных ревкомовских начальников. О серьезно напугавших дискредитированную власть итогах многодневного открытого процесса член ревтрибунала Харьковского военного округа В. Киселев 8 июля 1921 г. сокрушенно докладывал, что ему не хочется и говорить, «как удручающе подействовал приговор даже на ответственных работников РКП. Я лишь только хочу сказать, что в течение семнадцати дней театр был полон кр[асноармей]цев рабочих и учащейся молодежи»21. Трибуналец назвал среди подсудимых начальника особого отдела дивизии Кудряшева, начальника агентурной части Полянского, сотрудника для поручений Шарикова-Шора и казначея Самарского. По сообщению В. Киселева, все эти лица были расстреляны, но их начальник Кудряшев, чья вина была больше, оказался помилован – расстрел ему заменили на пять лет, поскольку преступления чекистом были совершены «в момент перегруженности работы, ввиду ликвидации белогвардейщины», не носили злостного корыстного характера, а сам обвиняемый раскаялся. Между тем обвинялся Кудряшов в тяжких преступлениях: превышении власти, расхищении имущества со склада, освобождении «контрреволюционеров», кутежах и вооруженном сопротивлении при аресте. В Балаклаве Кудряшев, как член тройки, просмотрев анкеты, единолично незаконно расстрелял 18 чел., заручившись согласием по телефону председателя тройки Чистякова (третьего члена тройки вообще не было, однако Кудряшев расстреливал от ее имени). Конфискованные в Балаклаве ценности Кудряшев сдал в Ударную группу особых отделов, но «записей этих вещей нигде не оказалось»; изъятые им у населения 426 тыс. руб. тоже были отнесены на расходы Ударной группы. Также он «неправильно расстрелял своего сотрудника Марочкина, постановление о расстреле которого было подписано лишь двумя членами тройки». Кудряшев освободил «контрреволюционера» Музыкуса, который затем снабжал его алкоголем и женщинами. А дочь пристава Соколова он принудил к сожительству, и та «спасла отца своим позором».
Чекист-свидетель Мартынов показал, что еще до крымской эпопеи он привез Кудряшеву золотой перстень и сапоги человека, расстрелянного в с. Воздвиженка (вероятно, нынешнее Воздвиженское Апанасенковского района Ставропольского края), и Кудряшев признал, что в этих сапогах ходил. По словам свидетеля, чекист отбирал себе лучшие вещи из конфиската «в неограниченном количестве», не побрезговал похитить 18 шевровых шкурок, а продукты просто забирал на базаре, угрожая продавцам арестом за «спекуляцию». Получив сведения о преступлениях своего заместителя, Кудряшев отдал ему уличающее заявление. А «узнав, что ревком Севастополя его действиями не доволен, приказывает своему заместителю принять меры к разгону Севастопольского правительства»22. Вскоре Кудряшев был повышен и получил должность начальника активной части Особого отдела 4-й армии, возглавлявшегося Михельсоном. Руководя основной агентурной работой этого подразделения, он потребовал выдать для конспиративных целей серьги княгини Юсуповой с крупными бриллиантами и золотой портсигар. Серьги он подарил любовнице Серлиной-Велькомиркиной, у которой они затем и были отобраны, а портсигар, «предполагая преподнести начальнику Особотарма 4», передал ювелиру для нанесения дарственной надписи.
Работая начальником активной части, Кудряшев узнал, что новый начальник особого отдела 46-й дивизии Мозалев арестовал бывшего руководителя регистрационного бюро отдела Онегина за «освобождение контрреволюционеров» и планирует аресты за крупные преступления других ответственных чекистов, включая начальника информации отдела Зайковского (был осужден к расстрелу, но в связи с «истинным раскаянием» отделался пятью годами). Кудряшев запретил Мозалеву аресты и с разрешения Михельсона получил возможность сфабриковать дело на своего преемника, пользуясь аппаратом Особого отдела Черноазморей, после чего в Севастополе принял участие в незаконном заочном суде над Мозалевым, находившимся на свободе, и, настаивая на срочном аресте, приговорил его к расстрелу. Пятикратно допрошенный, Кудряшев всякий раз давал ложные показания, смысл которых позднее объяснил своим страхом «быть расстрелянным без суда и следствия». В последний день июля 1921 г. один из работников Полномочной комиссии ВЦИК и СНК, отвечая на предложение Киселева расстрелять Кудряшева как особо опасного преступника, написал, что считает такую инициативу «судебным бредом» ввиду «давности совершенного преступления и в корень изменившейся военной обстановки»23.
Есть достоверные сведения о том, что собой представляли и органы революционной юстиции24. Сотрудник Полномочной комиссии ВЦИК и СНК С. М. Бирюков в своем докладе от 22 августа 1921 г. отмечал, что ревтрибунал Крымской области в течение всех девяти месяцев со дня образования фактически бездействовал, тогда как «чрезвычайнее органы на территории Крыма творили ужасы, считая себя безнаказанными, что и продолжается до последних дней, несмотря на объявление амнистии.., продолжаются незаконные аресты и высылки лиц, не считаясь с их классовой принадлежностью и при отсутствии всякого обвинительного материала, что в высшей степени терроризирует мирных жителей…»25 Председатель Крымского областного ревтрибунала М. И. Порецкий до 28 мая 1921 г. не имел ни аппарата, ни членов коллегии, в связи с чем лично был вынужден вести делопроизводство и «записывать бумаги». Вместе с Порецким работало всего четыре следователя, из которых не было ни одного пригодного. А считавшийся членом коллегии председатель Крымской ЧК приходил только на судебные заседания. Лишь в начале июля 1921 г. крымские трибуналы были слиты в Единый трибунал, получивший полномочия вести и дела на проштрафившихся чекистов. Его комендантом (исполнителем смертных приговоров) в конце 1921 г. являлся Ф. М. Марчук26. С апреля 1921 г. через трибуналы вместо контрреволюционных пошли почти исключительно «дела уголовно-должностные», среди которых было и дело заместителя председателя реввоентрибунала восточного побережья Крыма Удалова, а также почти всех ответственных сотрудников этого органа, осужденных 19 мая 1921 г. областным РВТ на сроки от одного до пяти лет заключения27.
В силу неработоспособности и необъективности местного трибунала делами чекистов-преступников активно занимался РВТ Харьковского военного округа. Например, 17 июля 1921 г. он рассмотрел дело девятерых сотрудников низового подразделения системы Особых отделов, превращенного в пыточный застенок: начальника особого пропускного бюро г. Старый Крым (26-летнего ювелира, происходившего из крестьян Курской губернии) Константина Михайловича Утенко, а также военного следователя бюро Н. Н. Мелких-Абрамова, сотрудника бюро И. Г. Захарченко-Забияка, красноармейца бюро П. Е. Тимченко и еще пятерых сотрудников этого учреждения. Данное пропускное бюро было организовано особым отделом 3-й стрелковой дивизии для регистрации и задержания военнослужащих Белой армии. Самый длинный шлейф обвинений был у его начальника: Утенко обвинялся в грабежах, систематических истязаниях, изнасилованиях ряда женщин, покушении на убийство с целью сокрытия следов преступления и пьянстве. Мелких-Абрамов и Захарченко-Забияк обвинялись в истязаниях и изнасилованиях, а оставшиеся – в избиениях арестованных. Утенко, Мелких-Абрамов и Тимченко были приговорены к расстрелу, но об исполнении приговора сведений нет, поскольку пять дней спустя приказом Полномочной комиссии ВЦИК и СНК все расстрельные приговоры были заморожены. Данная комиссия 22 июля 1921 г. предложила всем трибуналам и чрезвычайным органам не приводить в исполнение смертные приговоры без ведома и согласия комиссии, одновременно затребовав на рассмотрение копии приговоров к расстрелу. Также она постановила собрать материалы о применении высшей меры наказания и препроводить их в Центр28.
Таким образом, в архивах РФ должны находиться важные источники по проведению карательных операций в Крыму. Обнаружение и изучение их позволит заполнить трагическую страницу Гражданской войны. Пока же можно сказать, что доступные архивные судебные материалы, ставшие следствием работы Полномочной комиссии ВЦИК и СНК РСФСР, дают не только новую информацию о красном терроре, но позволяют с большим доверием отнестись к многочисленным мемуарным источникам о крайней жестокости и криминализированности как чекистских, так и прочих властей советизированного Крыма. Судебное преследование наиболее скомпрометированных чекистов оказалось достаточно широким, в т. ч. на руководящем уровне, но в целом не отличалось жёсткостью и принципиальностью, в силу чего многие из наказанных видных работников ВЧК смогли впоследствии вернуться в карательно-репрессивную систему.
1 См.: Тополянский В. Вожди в законе. Очерки физиологии власти. – М.: Права человека, 1996; Абраменко Л. М. Последняя обитель. Крым, 1920−1921 годы. − К.: МАУП, 2005. 2 Шаповал Ю., Пристайко В., Золотарьов В. ЧК–ГПУ–НКВД в Українi: особи, факти, документи. – Київ: Абрис, 1997. С. 85. 3 Из годового отчета КрымЧК за 1921 г. // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. – Симферополь: ИПЦ «Магистр», 2004. С. 57. 4 Отраслевой государственный архив СБУ (Киев). Ф. 5. Д. № 51645 на А. И. Майского. Т. 1. Л. 225. 5 Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России: власть и массы. – М.: РКТ-История. С. 223, 224. 6 Скоркин К. В. На страже завоеваний Революции. История НКВД-ВЧК-ГПУ РСФСР. 1917–1923. – М., 2011. С. 909. 7 Петров В. П. К вопросу о красном терроре в Крыму в 1920–1921 годах // Проблемы истории Крыма. – Симферополь, 1991. Вып. 2. С. 91. 8 ГА РФ. Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 68. Л. 167 об. 9 Ф. Э. Дзержинский – председатель ВЧК–ОГПУ /сост. А. М. Плеханов, А. А. Плеханов. – М.: МФД, 2007. С. 684. 10 Плеханов А. М. ВЧК-ОГПУ: Отечественные органы государственной безопасности в период новой экономической политики. 1921–1928. – М.: Кучково поле, 2006. С. 138; Ишин А. Крым в 1921 году: трагедия военного коммунизма // Крымские известия. № 238. 2007. 26 дек. 11 ГА РФ. Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 68. Л. 197. 12 Зарубин А. Г., Зарубин В. Г. Без победителей: Из истории Гражданской войны в Крыму. – Симферополь: Антиква, 2008. С. 335; Ишин А. В. В Крыму после Врангеля (По архивным материалам Крымской ЧК за 1921 год) // Революция и гражданская война 1917−1920 гг.: новое осмысление: Тезисы докладов международной науч. конф. Ялта 10−18 ноября 1995 г. − Симферополь, 1995. С. 48. 13 ГА РФ. Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 68. Л. 186. 14 Пащеня В. Н. Крымская милиция в XX веке (1900–1991 гг.). – Симферополь, 2009. С. 63. 15 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д. 73. Л. 140; ОГА СБУ. Ф. 5. Д. 51645. Т. 1. Л. 225–228; Шаповал Ю., Пристайко В., Золотарьов В. ЧК–ГПУ–НКВД в Українi... С. 375–376. 16 Мальсагов С. А. Адские острова: Советская тюрьма на Дальнем Севере. – Нальчик: Издат. центр "Эльфа", 1996. С. 40; Седерхольм Б. В разбойном стане. – Рига: Типография «STAR», 1934. С. 243–244. 17 ГА РФ. Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 68. Л. 190. 18 Скоркин К. В. На страже завоеваний Революции. Местные органы НКВД-ВЧК-ГПУ РСФСР. 1917–1923: Справочник. – М.: ВивидАрт, 2010. С. 484, 397. 19 Цит. по: Плеханов А. М. ВЧК-ОГПУ: Отечественные органы государственной безопасности… С. 234. 20 Крылов С. Красный Севастополь. – Севастополь, 1921. С. 18–19. 21 ГА РФ. Ф. Р-1247. Оп. 1. Д. 28. Л. 22. 22 ГА РФ. Ф. Р-1247. Оп. 1. Д. 28. Л. 20 об., 21. 23 Там же. Л. 21–22. 24 Существующая работа об организации трибуналов в Крыму раскрывает только институциональные аспекты, не касаясь их реальной деятельности. См.: Пуховская А.С. Создание революционных трибуналов в Крыму в начале 1920-х гг. // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Серия «Юридические науки». Т. 24 (63). № 2. 2011. С. 381–390. 25 ГА РФ. Ф. Р-1247. Оп. 1. Д. 27. Л. 32–33. 26 ГА РФ. Ф. Р-1247. Оп. 1. Д. 27. Л. 75; Ф. Р-1005. Оп. 3. Д. 68. Л. 208. 27 ГА РФ. Ф. Р-1247. Оп. 1. Д. 27. Л. 93. 28 Там же. Л. 63, 66, 40.
Отправлено: 11.03.16 12:02. Заголовок: А. Бобков. Красный ..
А. Бобков. Красный террор в Крыму. 1920–1921 годы 14 ноября 1920 года последний русский пароход с эвакуируемыми войсками Русской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля вышел из Феодосийского залива. Через несколько часов Феодосийский отряд судов встретился с кораблями, вывозящими войска и беженцев из других городов Крыма, и они вместе взяли курс на Константинополь.
Эвакуация из Феодосии, по общему мнению как красных, так и белых, была самая неудачная в Крыму. Даже Кубанский корпус, для которого в принципе и предназначалась «Феодосийская эскадра», не смог полностью погрузиться – были брошены 1-я Кубанская казачья дивизия и Терско-Астраханская бригада. Командир последней, генерал-майор К. К. Агоев, на предложение руководителя эвакуации генерал-лейтенанта М. А. Фостикова за недостатком мест погрузить его лично, ответил: «Я остаюсь со своими казаками». По счастью, этим частям удалось прорваться на Керчь и там погрузиться на спасительные корабли. Но в городе остались тысячи и тысячи людей: отставшие от своих полков солдаты и офицеры, отдельные батареи, роты и команды, тыловые учреждения, госпиталя, забитые ранеными и больными, семьи военнослужащих и чиновников. Список брошенных частей, подразделений, различных учреждений и госпиталей занимает почти две страницы убористого текста. В частности, в плен попали 2-й армейский запасной батальон, тыловые части 52-го пехотного Виленского полка, до ста чинов Одесских пулеметных курсов, Сырец-кий госпиталь Красного Креста, Феодосийский армейский эвакопункт, полевой эвакопункт N 16 и другие части и учреждения.
Суда уходили, вслед им смотрело огромное количество людей, оставляемых на произвол судьбы, после более чем двух лет бессменной и беспощадной борьбы за Россию.
Утром 16 ноября в город вошли части 9-й стрелковой дивизии Красной Армии, во главе с Николаем Куйбышевым. По воспоминаниям адъютанта 78-го полка этой дивизии Ивана Шевченко, красные в Феодосии официально «взяли в плен» 12000 человек.
В тот же день был сформирован Военно-революционный комитет Феодосийского уезда, который разместился в гостинице «Астория» – Председателем ВРК по приказу Белы Куна был назначен Жеребин.
В ночь с 16 на 17 ноября «началось»: по приказу комиссара 9-й дивизии М. Лисовского на городском железнодорожном вокзале были расстреляны солдаты и офицеры команды выздоравливающих 52-го пехотного Виленского полка 13-й пехотной дивизии Русской армии, общим числом до 100 человек: не успевших эвакуироваться. Видимо, это была своеобразная месть, так как 9-я дивизия неоднократно встречалась с Виленским полком на полях Северной Таврии.
17 ноября по городу был расклеен приказ N 4 Крымревкома, в котором приказывалось «...всем офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в учреждениях Добровольческой армии... явиться для регистрации в трехдневный срок... Не явившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по законам военного времени». Под приказом стояли подписи председателя Крымревкома Белы Куна и управделами Яковлева.
Регистрация проводилась в гостинице «Астория» – в особом отделе 9-й дивизии РККА и в городской комендатуре, временно размещенной на даче Месаксуди. На регистрацию в установленный срок явилось более 4500 человек, их зарегистрировали и... распустили по домам. Среди населения, несмотря на слухи о массовых расстрелах в Симферополе и Керчи, появилась надежда на то, что большевики выполнят обещание Смилги, Белы Куна и Фрунзе об амнистии сдавшимся и рыцарском отношении к населению, данное 11 ноября.
Через двое суток, совершенно неожиданно, была объявлена новая перерегистрация. Всех явившихся немедленно арестовывали и под конвоем отправляли в Виленские и Крымские казармы и на дачу Месаксуди. Вот как описывает эту регистрацию очевидец – корнет Сводно-Гвардейского кавалерийского полка А. Эдлерберг, которому удалось в тот же день бежать, не дожидаясь развязки:
«Местом сбора была назначена дача крымского фабриканта – табачника Месаксуди.
В глубине большого двора мы увидели импозантное здание в строго восточном стиле. Там же толпилась пара сотен людей, и через открытые настежь ворота прибывали все новые. С болезненным чувством всматривался я в их лица. Большинство было явно из низов – солдаты; но осанка, одежда выдавали иногда офицера, теперь бывшего.
Время шло, и двор почти заполнился людьми, когда неожиданно раздался резкий свисток: тотчас ворота захлопнулись, из стоявшего поодаль флигеля выбежали несколько десятков красноармейцев с Примкнутыми штыками; двери дачи распахнулись, и с десяток матросов выкатили на широкое крыльцо два «Максима».
Громовая команда «Смир-р-но!» заставила нас привычно вытянуться и замереть. Потом я подумал, что это хитрый способ определить военную выучку, а, следовательно, и звание пленных. Так начался отбор «чистых» и «нечистых»: по приказу мы по двое подходили к новоявленным «авгурам», которые безапелляционно, лишь взглянув, командовали – налево или направо. Сортировка продолжалась долго. К этому времени прибыла еще из Феодосии рота красноармейцев, окружила «левых», выстроившихся в колонну по четыре в ряд, и нас погнали обратно к городу, теперь уже окруженных цепью конвоя. Достигнув сквера возле Генуэзской башни, колонна остановилась, и нам приказали войти внутрь и не высовываться».
Кроме того, на Карантине еще весной 1920 года был построен лагерь для ушедших вместе с белыми железнодорожных рабочих из Курска. Самих рабочих в ночь с 19-го на 20-е, вместе с женами и детьми, числом до 400 человек, выгнали из лагеря и... расстреляли на мысе Святого Ильи. Так большевики, объявившие себя борцами за свободу пролетариата, начали в нашем городе с освобождения от жизни рабочих. На месте бараков был организован концлагерь: куда также стали концентрировать арестованных. Люди были настолько плотно набиты в казармы лагеря, что спать приходилось на полу помещений и во дворе на одном боку: причем для того чтобы перевернуться на другой бок, переворачиваться приходилось всем рядом. Из арестованных чинами особого отдела 9-й дивизии и ревкома выделялись старосты, которые и производили предварительную сортировку, разбивая людей на две основные категории: «бело-красных», то есть тех, которые когда-либо служили в РККА, и «чисто-белых». При этом все заключенные подвергались постоянным избиениям и грабежу со стороны красноармейцев батальона ОСНАЗ и особистов, многие лишились даже нижнего белья и нательных крестов. «Чисто-белые» выгонялись каждую ночь на мыс Святого Ильи и за городское кладбище, где расстреливались пачками из пулеметов, известны даже случаи, когда людей связывали колючей или простой проволокой и топили за Чумной горой в море. На мысе Святого Ильи расстрелянных сваливали в три параллельно идущие балки (одна из них именуется Дурантевской). Места расстрелов охранялись рассыпанными в цепи красноармейцами батальона ОСНАЗ, которые отгоняли жителей и родственников расстрелянных, пытавшихся забрать тела для погребения.
Продолжались расстрелы почти каждую ночь: причем партии колебались от 100–150 до 300 человек. «Бело-красных» ждала не лучшая участь, они также обирались до нитки, и им предлагалось вступить в Красную армию. Не согласившихся или не принятых по каким-либо причинам также расстреливали, а согласившихся отправляли в поле-вЫе лагеря РККА особых отделов 6-й и 4-й армий под Керчью, Бахчисараем, Симферополем и Джанкоем, где их... расстреливали, по причине отсутствия продовольствия и нехватки солдат для охраны.
В казармах Виленского полка, также приспособленных под концлагерь, содержалось одновременно до пятисот мужчин. Организационно они были сведены в «батальон». Утренняя побудка оставшихся в живых начиналась «политзанятиями» и пением Интернационала. Одна из сестер милосердия, войдя в доверие к коменданту, пыталась воткнуть в него шприц с ядом, но неудачно... несчастная была убита на месте.
Каждую ночь, по команде «Рота! Встать», комендант лагеря – «комбат» будил заключенных. Зачитывались списки, и приговоренные к расстрелу отделялись от «личного состава» и отправлялись группой «к месту назначения».
В конце декабря 1920 года произошло несколько массовых расстрелов прямо во дворе Виленских казарм. Видимо, столь поспешная и массовая «ликвидация» объясняется тем, что 9-я дивизия покидала Феодосию в связи с переброской на Кавказ для борьбы с кубанскими повстанцами и передавала город 46-й стрелковой дивизии РККА. Расстрелянных бросали в старые генуэзские колодцы. Когда же они были заполнены, выводили днем партию приговоренных, якобы для отправки в копи, засветло заставляли рыть общие могилы, запирали часа на два в сарай, раздевали до крестика и с наступлением темноты расстреливали.
Единственной организацией, которая хоть как-то помогала приговоренным людям, был Американский Красный Крест, представители которого совершали обходы заключенных и некоторых отправляли в лазарет.
В этот период происходило отлаживание машины смерти в масштабах всего Крыма. При Крымревкоме был образован Юридический отдел во главе с Соколовским. Именно через него Крымревкому был подчинен сначала особый отдел 6-й армии, а с 29 ноября – и 4-й армии. В конце месяца с целью централизации «работ», по неоднократным требованиям председателя Крымревкома Белы Куна и Р. С. Землячки начато было создание КрымЧК во главе с Реденсом и начальником оперативного отдела Я. П. Бизгалом. Комендантом КрымЧК был назначен небезызвестный И. Д. Папанин, служба которого закончилась довольно продолжительным пребыванием в лечебнице для Душевнобольных.
Централизация карателей сказалось и на Феодосии. Кровавая мясорубка набирала обороты...
Как уже говорилось, в Феодосию в начале декабря 1920 года была переведена 46-я стрелковая дивизия РККА, начальник которой, Иван Федько, был хорошо знаком феодосийцам по кровавой бане, устроенной при его непосредственном участии в городе зимой 1918 года. Особый отдел дивизии, батальон ОСНАЗ и комендантские команды, которые и исполняли роль карателей, были на 70 % укомплектованы эстонцами из недавно распущенной Эстонской стрелковой дивизии РККА. Особый отдел дивизии, местный отдел ЧК и морской особый отдел разместились в Картинной галерее Айвазовского, отметив новоселье пьяным дебошем, во время которого было исколото штыками три картины великого художника. Особый отдел дивизии возглавлял Зотов, а его заместителем был Островский, известный на юге своей крайней жестокостью. Масштабы расстрелов достигли небывалых размеров. Арестованных теперь расстреливали по системе, работавшей как хорошо смазанный механизм: партии людей, предназначенных для уничтожения, не превышали 100–150 человек, но расстреливали теперь каждую ночь. Расстреливать стали и на городском кладбище, где ныне в «назидание потомкам» стоит плита, надпись на которой вещает о 75 мифических красноармейцах, якобы расстрелянных здесь белыми в 1919 году. На этом месте в феврале 1921 года был расстрелян, в числе прочих, сын русского писателя Шмелева прапорщик Сергей Иванович Шмелев.
Его судьба типична для множества русских людей, попавших в красную мясорубку. В конце 1918 года Сергей Шмелев был мобилизован в Добровольческую армию, а уже в ноябре 1919 года был отправлен в Алушту для лечения от туберкулеза и после этого в строй не вернулся из-за болезни. В Алуште его знали практически все, в том числе и коммунисты, которые с приходом красных и поручились за него. Его арестовывали трижды, последний раз 3 декабря, но отдали документы на руки и разрешили ночевать дома – это в Алуште, где людей расстреливали сотнями. 4 декабря комбриг Райман взял его с собой в Судак, где он жил несколько дней, а 11 декабря, по распоряжению Раймана, Сергей сам, без конвоя, отправился в Феодосию, где явился в особый отдел. Здесь он был посажен в подвал. Отсюда написал письмо отцу... и оно дошло! После этого 29 декабря 1920 года он был приговорен к смерти. Сергея перевели из подвала в Виленские казармы.
Выясняя судьбу своего сына, Иван Шмелев разыскал уполномоченного ВЧК Раденса и пытался узнать, что с ним: отправлен ли на Север или расстрелян, если расстрелян, то за что и где похоронен. Хотя бы где зарыт? Раденс цинично ответил, пожимая плечами: «Чего вы хотите? Тут, в Крыму, такая каша!...». В одном из своих писем Иван Сергеевич писал про Островского: «Он же и расстрелял моего сына». Расстрелы продолжались и на мысе Святого Ильи...
Ночью гнали разутых, голых по оледенелым камням, Под северо-восточным ветром за город в пустыри. . Загоняли прикладом на край обрыва. Освещали ручным фонарем. Полминуты рокотали пулеметы. Доканчивали штыком.
Еще недобитых валили в яму. Торопливо засыпали землей. А потом с широкой русской песней Возвращались в город домой.
М. Волошин. Террор
В конце декабря феодосийский ревком по инициативе Нужбина и председателя ревкома Турчинского принял решение об аресте буржуазии и спекулянтов, зарегистрированных биржей труда. Арестовывались такие «крупные» буржуи, как портной Поляков, молочница Мундель, пекарь Баранов. С ними повторялась та же процедура, что и с военнослужащими – расстрел. Было арестовано, по свидетельству Квашниной-Самариной, большое количество женщин, в основном сестер милосердия, которые содержались в отдельных помещениях.
Параллельно шло прямое ограбление населения, в том числе и рабочего. Им на руки оставлялось от 1 до 3 пар белья, по 1 подушке на человека, 1 пара ботинок и т. д. (в зависимости от категории), остальное изымалось как излишки. Лучшие вещи, конечно, делились между изымающими и чекистами.
В мае расстрелы разрослись с новой силой, чтобы стихнуть только в октябре 1921 года. По подсчетам разных исследователей в Феодосии было расстреляно от 6000 до 8000 человек, а по всему Крыму до 70000 человек, причем Мельгунов называет другую цифру – 120000 человек! Большевиками была «вскрыта организация «зеленых»» – расстреляно 3 гимназиста и четыре гимназистки в возрасте 15–16 лет.
В конце лета 1921 года пришел голод... «Татары ели кошек, собак и даже трупы людей. Мы питались лебедой и луком нашего сада... Как-то ко мне подошла маленькая девочка – дочка нашей санитарки – и сказала с восторгом: «Сестрица, какую вкусную человечину я ела!»».
Осенью 1921 года большевики начали заметать следы. Рвы с расстрелянными засыпались негашеной известью, а сверху землей, но и весной 1996 года дожди вымывали из земли кости.
Весь состав феодосийского отдела ЧК и особого отдела 46-й дивизии, по официальной формулировке «за злоупотребления», был расстрелян рядом с его жертвами выездной оперативной командой КрымЧК.
За последние четыре года нам удалось установить около сотни имен расстрелянных в Феодосии с ноября 1920 по октябрь 1921 года русских людей, но это лишь единицы из тысяч и тысяч. В данной статье мы приводим лишь несколько имен, которые удалось точно установить.
Бабаджан Вениамин Симович (1894–1920), поэт и художник, руководитель одесского издательства «Омфалос»; Вострокнутов , гимназист; Районов В. А., владелец Черноморского пароходства (?); Гелилович , поручик; Дуранте Юлий Густавович , подпоручик Феодосийского Офицерского батальона, потомственный почетный гражданин г. Феодосии, 32 года; Кун Владимир Кириллович , полковник Гвардии, из дворян Феодосийского уезда; Крым (Нейман), из потомственных почетных граждан г. Феодосии, поручик Феодосийской караульной команды; Нечаев Яков Ульянович , выпускник Чугуевского Военного училища., служил во ВСЮР, полковник, начальник тылового участка Русской армии; Петров Константин Михайлович , мещанин г. Феодосии; Резников Никанор Кондратьевич , прапорщик, мещанин г. Феодосии; Русин , полковник; Сипачев Григорий Эрастович , полковник в отставке 52-го пехотного Виленского полка, земский начальник 1-го участка Перекопского уезда; Савускан , из мещан г. Феодосии, вольноопределяющийся; Судакевич Юрий ; Телехов , вольноопределяющийся; Теребинский Георгий Григорьевич , надворный советник, помощник Феодосийского уездного исправника; Теребинский , брат Г. Г. Теребинского, офицер; Федоренко Владимир Николаевич , учитель гимназии, преподаватель Феодосийского реального училища; Шмелев Сергей Иванович , прапорщик артиллерии; Шидловский , бывший губернатор Минский и Екатеринославский.
Возрождение (Париж). 1926. 24 авг. Данилов И.Воспоминания о моей подневольной службе при большевиках // Архив Русской Революции. Т. 16. М., 1993. Дробоцкий Е. Тревожься, память //Победа (Феодосия). 1992. N 105 (12946). Дробоцкий Е. Март был Красным-Красным // Победа. 1992. N 25 (12866). Квашнина-Самарина М. Н. В Красном Крыму // Минувшее: Альманах. М., 1990. Вып. 1. Купченко В. Н. Красный террор в Феодосии // Известия крымского краеведческого музея (Симферополь). 1994. N 6. Мелъгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. Метрическая книга Александро-Невского собора г. Феодосии 1920 г. // Коллекция метрических книг Феодосийского краеведческого музея. Осъминииа Е. А. Рассказы Ивана Шмелева // Крымский архив. 1996. N2. Папанин И. Д. Лед и пламень. М., 1984. Ревкомы Крыма: Сборник документов. Симферополь, 1968. Русская Жизнь (Гельсингфорс). 1921. 7 фев., 4 марта. Эдлерберг А. Записки Белогвардейца// Брега Тавриды (Симферополь). 1993. N 3. Статья из сборника: Белая Россия: Опыт исторической ретроспекции: Материалы международной научной конференции / А.В. Терещук. СПб. – М., Посев. 2002.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 49
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума