Отправлено: 14.04.13 16:31. Заголовок: Уральское казачество в гражданской войне.
8 января 1918 г. вместо ушедшего ранее в отставку Войскового Атамана и командующего войсками Уральской области ген. В.П.Мартынова, обязанности командующего войсками Войска и области были возложены на полк. В.А.Мизинова (начальник Штаба – подполк. Б.И.Хорошхин(врио). 31 января 1918г. Съезд назначил главой Войскового Правительства социалиста Г.М.Фомичева. Была учреждена самостоятельная должность «командующего войсками Уральского казачьего Войска и Уральской области».Фактически это был пост военного министра, так как командующий войсками входил в число членов Войскового правительства. Ему подчинялись все вооруженные силы, сосредоточенные на территории Уральской области, как казачьи, так и неказачьи. Сам командующий подчинялся главе Войскового правительства агроному Г.М.Фомичеву и обязан был отчитываться в своей деятельности перед депутатами Войскового съезда. В тот же день на новую должность командующего войсками был избран полковник А.К. Еремин, его начальником штаба – бывший начальник Войскового штаба подполковник Б.И.Хорошхин. 16 февраля 1918 г. умер командующий войсками Уральской области и Войска полк.В.А. Мизинов. На следующий день в Уральске было проведено совещание членов Комиссии по обороне Войска с участием начальника штаба войск области и Войска подполк. Б.И.Хорошхина, а также всех находящихся в Войске генералов и командиров пришедших уральских полков. 17 февраля 1918 г. войсковым съездом начальником штаба всех вооруженных сил Уральского казачьего войска и Уральской области был избран полковник С.А.Щепихин(по 5 июня 1918г.). При штабе был создан оперативный отдел (начальник — подъес. А.Н.Мизинов), подчинявшийся непосредственно начальнику штаба, и управления 2-х помощников начальника штаба. Первый из них (войсковой старшина Д.С.Семенов) ведал вопросами мобилизации, организацией казачьих дружин и хозяйственными делами. Второй помощник начальника штаба (ген. А.М. Еремин) ведал вопросами разведки, контрразведки, пропаганды и связи. 19 февраля новым командующим вооруженными силами Уральского казачьего войска и Уральской области был избран полк.М.Ф. Мартынов, полк.Щепихин С.А. был в должности начальника штаба Уральской армии, начальника войскового штаба Уральского казачьего войска с 17 февраля до 5 июня 1918 года. 23 марта 1918 г. в приграничный казачий Илецкий городок с территории Оренбургской губернии внезапно прибыл отряд красной гвардии. 26 марта подошли призванные на помощь казаки окрестных станиц и в Илеке началось стихийное антибольшевистское восстание, руководство которым взял на себя начальник местного военного района полковник Д.А.Балалаев. К вечеру этого дня Илецкий городок был полностью очищен от красногвардейцев. В ночь на 29 марта 1918 г. отряд из 50 офицеров и казаков под командованием полковника М.Ф.Мартынова, совместно с группой казаков-добровольцев из эсеровского Союза фронтовиков под командой есаула Н.А.Албина, разогнали совдеп в Уральске и арестовали его членов.. В нач. апреля 1918г. войск. стар. С.Г.Курин был назначен командиром 1-го Уральского Учебного конного полка(600 сабель). Назначен он был приказом командующего войсками Уральского казачьего Войска и Уральской области полк. М.Ф.Мартынова и утвержден в этой должности решением Войскового съезда. Казачьи части в апреле 1918г. насчитывали: 1200 - 1400 чел. 1 мая 1918 г. «Особая Армия» Б.М.Молдавского (до 6 тыс.штыков и сабель при 110 пулеметах и 18 орудиях, 3 бронемашинах, 2-4 бронепоездах, 5 самолетах), в рядах которых сражались и отряды будущего советского «легендарного начдива» В.И.Чапаева, обильно снабженная боеприпасами, начала наступление к Уральску на Саратовском направлении. 4 мая 1918г. образован Саратовский (Шиповский) фронт. Общий размер сил фронта составлял, приблизительно, 1200-1500 человек при 1 орудии и самодельном бронепоезде. В состав частей фронта вошли: 1-й Уральский Учебный конный полк, Уральский конный дивизион, пеший дивизион войск. стар. Ф.Я.Емуранова, несколько небольших партизанских отрядов. Мартынов и Щепихин сосредоточили все наличные силы на Саратовском направлении, хотя это и было связано со значительным риском, оставив незначительные заслоны на севере и части Илецкого фронта (4 сотни) полк. Д.А.Балалаева – на востоке. 2 конные Илецкие сотни были направлены на перехват железной дороги Самара-Оренбург у станции Новосергиевской, а Уральский 2-сотенный дивизион – на помощь восставшим оренбургским казакам.Гурьев прикрывал от советской Астрахани небольшой отряд полк. В.С.Толстова. В Уральском депо из обложенных рельсами товарных вагонов был изготовлен примитивный бронепоезд «Уралец», вооруженный несколькими пулеметами, а позже - и 2 орудиями. В пограничной уральской станице Каменной и станции Шипово были сосредоточены части Шиповского фронта Уральской Армии. 4 мая 1918г., части Особой Красной армии перешли границу Войска и к вечеру того же дня заняли станц. Семиглавый Мар. Находившийся на станции с 2 сотнями своего полка и небольшими отрядами казаков-добровольцев войск. стар. С.Г.Курин, решил не принимать боя и отошел на станцию Шипово.В то же время бывшая на фронте часть 1-го Учебного конного полка соединилась с прибывшими 2 сотнями полка и Уральским конным дивизионом (около 300 человек), составив, таким образом, ударную конную группу, в командование которой вступил войсковой старшина С.Г.Курин. Вечером 4 мая конная группа выступила из оставляемого Шипова севернее полотна железной дороги и ушла в тыл красным. Всего Уральская Армия на Шиповском фронте насчитывала в общей сложности около 800 штыков и 4000 шашек при 19 пулеметах и 2-4 орудиях,1 бронепоезд. 5 мая 1918г. наступление красных продолжилось по обеим сторонам железной дороги с целью овладения станцией Шипово. 1-й Учебный конный полк пытался охватывать фланги наступающих красных групп и усиленно обстреливал их, но, ввиду своей малочисленности, активных действий не предпринимал. К вечеру того же дня, основные пехотные казачьи части оставили станцию Шипово и ушли по направлению станции Деркул. 7 мая 1918г. отряд войск. стар. Курина вышел к станции Семиглавый Мар и повел наступление на нее, красные оставили Семиглавый Мар и начали отступать на Озинки. 7 мая 1918г. начальник района (или командующий Илецким фронтом) полк. Д.А.Балалаев объявляет, что 2-м сотням молодых казаков, выступить из города Илека и направиться на г. Оренбург и в станицу Краснохолмскую поступить в распоряжение полк. Нагаева. 8 мая 1918г. части отряда Курина (1-й Уральский Учебный конный полк и Уральский конный дивизион) общей численностью около 1 000 шашек вышли к станции Шипово. 1-я сотня Учебного конного полка под командованием войск. стар. А.П.Кириллова развернулась в лаву и бросилась на левую сторону поселка Каменского, а 1-й эшелон Уральского конного дивизиона войск. стар. В.В.Ерыклинцева пошел в атаку. 10 мая 1918г. его отряд (1-й Учебный конный полк и Уральский конный дивизион) перешел границу Войска, атаковал и захватил железнодорожную станц. Озинки. 11 мая 1918г. медленно начала отступать с территории Уральской области и на другой день окончательно покинула Войсковую землю. В середине мая 1918г. на станции Семиглавый Мар отряд С.Г.Курина был расформирован и сам он, с частью своего отряда, выехал в столицу Войска. В середине мая 1918г. с уральцами соединилась Семеновская дружина. Из-за конфликта с депутатами Войскового съезда и его председателем Г.М.Фомичевым со своего поста вынужден был уйти начальник штаба командующего войсками Уральского казачьего Войска полковник С.А.Щепихин. В знак солидарности с ним, добровольно покинул свою должность и команд. войсками полковник М.Ф.Мартынов. 5 июня 1918г. Войсковой съезд принял отставку вышеназванных лиц. Командующим войсками Уральского казачьего войска и Уральской области был назначен ген. В.И.Акутин, начальником его штаба – полковник С.П.Кириллов. Полковник М.Ф.Мартынов возвращается в строй. Он начинает формировать особый отряд (2 сотни – 5-я и 6-я 1-го Учебного полка и 2 сотни 4-го льготного полка), которому поставлена задача осуществить соединение с Народной Армией Комуча в Самаре. 13 июня 1918 года разъезд уральских казаков вошел в соприкосновение с частями Народной Армии. В начале лета 1918г. в Уральске было закончено формирование еще нескольких регулярных частей. Вновь созданные: 3-й Учебный конный полк и Уральский учебный пеший полк состояли из молодых казаков различных станиц Войска. Помимо этого, из более опытных и возрастных казаков, многие из которых были бывшими фронтовиками, были сформированы 3-й, 4-й, 5-й и 9-й конные полки. В июне 1918г. был сформирован Сламихинский Учебный конный полк (позднее получивший наименование «5-й Учебный конный полк») из казаков упомянутых станиц, а также 2-й и 3-й Сламихинские льготные полки. После ряда успешных боев на этом направлении, в июне 1918г. был образован самостоятельный Сламихинский фронт (командующий – полк. Н.Н.Бородин). В начале июня 1918г. войск. стар. Курин прибыл на станц. Семиглавый Мар, где вступил в командование созданной конной группой(1-го Учебного конного полка, саперной команды, 3-го льготного каза. полка и Чаганской отд. сотни). Вскоре в группу влился небольшой отряд войск. стар. А.И.Маркова, действовавший в Николаевском уезде Самарской губернии. Отряду Курина (около 1500 человек и 2 орудия) была поставлена задача занять на территории Самарской губернии село Балаши. 10 июня уральцы на рассвете атаковали Балаши. 14 июня 1918 г. ес. Каплин был назначен командиром Уральского авиационного отряда. 22 июня 1918г. на Саратовском фронте наступление красных. К этому времени уральское командование располагало на этом направлении 7-ю конными и 1-м пешим полками, пешим дивизионом, крестьянской дружиной, несколькими дружинами казаков и небольшими партизанскими отрядами. В бою под станцией Переметной 25 июня 1918г. принимал участие только что прибывший из Илека 2-й Учебный полк(пеший), этот полк был расформирован к 14 августа 1918г. В 1918г. из Илецких казаков были сформированны: 2-й Учебный полк, 8-й, 12-й, 15-й и 16-й Уральские конные льготные полки, Илецкий пеший дивизион, Партизанский отряд Абрамова (Сводно-Уральский конный полк), 2-я арт. батарея. 26 июня 1918 года после упорного трехдневного боя уральский казачий отряд полк.Мартынова М.Ф., чехословацкий бронепоезд с десантом заняли Бузулук. Уральская армия существенно уступала в численности и вооружении советским войскам. Шиповский фронт имел в своем составе Учебную конную бригаду (1-й и 3-й полки), 2-й учебный конный полк, учебный пеший полк, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й и 9-й льготные конные полки, добровольческие 1-я и 2-я Городские пешие сотни. На фронте находились 8 учебных конных и 14 льготных конных сотен (около 3000 шашек), 9 пеших сотен (около 1500 штыков), 6 орудий, 1 бронепоезд. 27 июня 1918г. командование Шиповским фронтом решило очистить от красных станцию Семиглавый Мар и изгнать их из пределов Войска. Полковнику Курину с отрядом из 1-го Учебного конного полка, 3-го льготного полка, Семеновской дружины и при 2-х орудиях приказано было вести наступление на хутор Карепанова и иметь при этом наблюдение за станцией Семиглавый Мар. В конце июня 1918г. план развертывания Армии: Существуют 1-й и 3-й учебные конные полки, 3-й льготный полк. Предполагалось создание еще 2-х учебных и 12 льготных казачьих полков. Из них 1 учебный и 8 льготных полков формировались в Уральске, а 1 учебный и 4 льготных - в Илеке. В Уральске из казаков старших постановок формировались 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, 9-й, 10-й, 11-й, 12-й льготные полки. В Илеке и Быковском сборном пункте формировались 2-й учебный полк, 2-й, 8-й, 12-й, 15-й льготные полки. В 1918 г. на Шиповском фронте воевали гурьевцы в учебных конных полках. 1-й Гурьевский пеший учебный дивизион. 2-й Гурьевский пеший дивизион. 4 июля 1918г. началось общее наступление Красной армии Уральского фронта. Казачье командование решило сдать без боя станцию Шипово и стянуть все силы на станцию Деркул, куда было приказано отходить и отряду полковника Курина. Тем временем, из Уральска прибыл только что сформированный 3-й Учебный конный полк, который и был влит в отряд Курина, составив вместе с 1-м Учебным конным полком Учебную конную бригаду. 9 июля 1918г. красные повели наступление от хутора Железнова в направлении на хутор Халилова и станицу Круглоозерновскую, лежавшую в 14 верстах от города. 9 июля 1918г. в районе станицы Круглоозерновской был собран отряд из пожилых казаков, насчитывающий в своих рядах около 2500 человек. Командир всего отряда полковник Н.В. Мизинов(нач.штаба ес.В.Г.Горшков) разбил казаков по станицам и составил из них три полка – Круглоозерновский (ес.В.Г.Горшков, с 10 июля 1918г.), Скворкинский и Уральский (полк.Загребин,был направлен с полком в Оренбургские пределы на помощь Оренбургскому казачьему Войску). Командиром Скворкинского полка был назначен ген. М.Н. Бородин. 10 июля в страшную жару их наступление продолжилось. Основной удар был направлен на правый фланг Учебной конной бригады (она в то время была спешенная) и Уральские городские сотни. Последние были потеснены и почти побежали, лишь ценой больших усилий их удалось остановить. Атака же на Учебную бригаду была отбита во многом благодаря атаке во фланг красным отряда стариков-казаков полк. Н.В.Мизинова. К тому же в их тылу проводил успешные боевые действия отряд полковника М.Ф.Мартынова, грозя отрезать наступающие красные войска от их тыловых баз.На своем командном посту погиб полковник С.Г.Курин. Обстоятельства гибели полковника Курина были таковы. В середине дня, около 15 часов, С.Г.Курин направился на наблюдательный пункт, находившийся у орудий 1-й Уральской конной артиллерийской батареи. Его сопровождал командир взвода этой батареи, сотник А.М.Юдин. Они подошли к стоявшей поблизости копне сена. Вдруг из расположенного рядом орудия раздался глухой выстрел. Полковник Курин был убит на месте. 10 июля 1918г. красные из расположенного неподалеку хутора Халилова частью своих сил начали наступление на Круглоозерновскую станицу. Во время боя бывший впереди казачьей лавы полковник Н.В. Мизинов получил тяжелое ранение и передал командование всем отрядом ген. М.Н. Бородину. Генерал М.Н. Бородин получает под командование небольшой самостоятельный участок. Он становится командующим войсками Бузулукского района, хотя это громкое название не отражало действительной реальности. Под его начальством был только один Соболевский казачий полк и 3 отдельные сотни казаков, сформированные из жителей станиц и поселков, расположенных на границе Войска с Бузулукским уездом Самарской губернии.Один же Уральский казачий полк под командой полк. Загребина был направлен в Оренбургские пределы на помощь Оренбургскому казачьему Войску. 10 июля отряд полковника Мартынова внезапно атаковал и занял Переметную.Тем не менее начальник штаба Шиповского фронта полковник В.И.Моторный попытался обвинить в этом Мартынова, который, якобы «увлеченный постановкой орудия, запоздал вновь преградить дорогу» советским частям.По плану командующего Шиповским фронтом полк. Скворкина предполагалось решительное наступление против основной советской группировки, оседлавший железную дорогу в районе станции Озинки.В результате этой неудачи полковники Скворкин и Исеев были смещены.
Отправлено: 10.11.13 18:17. Заголовок: Лбищенский бой 5 сен..
Лбищенский бой 5 сентября 1919 года
Уездный город Лбищенск (казачья Лбищенская станица, стал городом с 1899 г.) располагался в 127 км. к югу от Уральска и в 141 версте от Калмыкова. Административный центр 2 го военного отдела Уральского казачьего Войска. До мировой войны в Лбищенске проживало 5133 человек, в том числе 3576 казаков. Он славился скотским базаром и имеющейся под попечительством купца Кодакова местной библиотекой. Во время гражданской войны городок несколько раз переходил из рук в руки и был сильно разрушен. Разрушен собор, кирпичные дома на Соборной площади. О внешнем виде Лбищенска в красном боевом журнале лета 1919 г. говорилось: «..город Лбищенск - это не город, а простое село. Все постройки, так как же и на хуторах, низенькие, слепленные из глины, побеленные известью. Крыши у домов плоские. На стены положен плетень, насыпана земля, а сверху залита глиной. Дворы обнесены плетнями, нет садиков, ни одного деревца. Мужчин совсем нет. В пустых домах и дворах валяется рухлядь - поломанная мебель, худые кадки, разные ящики, старые сани. От движения частей неимоверная пыль, в тридцати шагах ничего не видно и дышать нечем.»
Днем 4 сентября командующий группой полковник Т.И.Сладков созвал командиров полков - Н.М.Абрамова, С.Д.Хохлачева, Н.Лифанова, В.Г.Горшкова, Ф.Ф.Позднякова на совещание. Было принято решение охватить с трех сторон и атаковать Лбищенск. С наступлением темноты в ночь с 4 на 5 сентября конная группа полковника Т.И.Сладкова двинулась на подступы к Лбищенску. Спешивались 1-й Партизанский полк войскового старшины Николая Митрофановича Абрамова (180 шашек), 3-й Чижинский партизанский конный полк войскового старшины Семена Давыдовича Хохлачева (300 шашек) и 1-й Новоузенский коно-партизанский полк подпоручика Ф.Ф.Позднякова (200 шашек при 4 пулеметах). Им предстояло при поддержке одной батареи 2-го конно-артиллерийского дивизиона (2 или 4 орудия) нанести главный удар по Лбищенску. Прикрытие флангов поручено остальным частям отряда. Лбищенский конный полк войскового старшины Николая Лифанова (150 шашек при 3 пулеметах) был послан в район тракта Лбищенск - Горячкин, для обеспечения операции с наиболее угрожающего южного направления со стороны Горячкина. По другтим данным сюда также были посланы 2 сотни 2-го Партизанского конного полка. Коржевский партизанский отряд («Отряд степных партизан Астраханской губернии») под командованием прапорщика Коржева (150 шашек) направлен к северу на тракт Лбищенск - Кожехаров для перехвата путей отступления красным на север. 2-й Партизанский конный полк полковника Владимира Георгиевича Горшкова в 120-130 шашек оставлен в резерве конной группы.
Всего численность отряда Сладкова можно оценить, сопоставляя свидетельства очевидцев и архивные данные, в 1100-1200 шашек при 10-14 пулеметах и 2-4 орудиях (возможно 2 бомбометах). Бронеавтомобилей разумеется не было. Имевшиеся в распоряжении Уральской Армии броневики (6) ввиду их изношенности и ненадежности в рейд взяты быть не могли. Численность гарнизона красных в Лбищенске очень приблизительно могла составлять 2000 штыков и сабель (пеший и конный конвой Чепаева, штаб дивизии, политотдел, особый отдел и ревтрибунал, команда пеших и конных разведчиков и ординарцев, команда связи, радиостанция, управление артилерии и тылы артдивизионов, инженерное управление и саперная рота (батальон?), тылы и обозы дивизии, отделы снабжения и обозы бригад, хозяйственные части полков, караульный батальон, дивизионная школа младших командиров (по некоторым данным - 600 человек), отдельная рота (батальон?) при особом отделе, запасные подразделения, часть автобронеотряда, 30-й авиаотряд и т.д.)
Спешенные сотни 1-го Партизанского конного полка, 3-го Чижинского конного полка и 1-го Новоузенского конно-партизанского полка в темноте охватили Лбищенск с трех сторон. Около 3 часов ночи они бросились в атаку и смяли цепь передовых постов и караулов красных. Бой закипел во дворах и на узких улочках, где не могли развернуться конные казачьи лавы. Удар казаков был для красных полнейшей неожиданностью, внезапность была достигнута полностью. Однако уральцы встретили, по свидетельству М.И.Изергина «..на улицах и в домах Лбищенска упорное сопротивление» Лбищенский конный полк (по данным Погодаева - Новоузенский полк Позднякова), посланный к Горячкину, сделал эффективную демонстрацию и отвлек на себя внимание красных. Подразделения Коржевского партизанского отряда у Кожехарова обнаружили, что там красных нет, и заняли поселок. Однако благодаря медлительности у Кожехарова, значительная часть красного обоза сумела проскочить и уйти в Барановский. Сломив очаговое сопротивление красных, уральские казаки и партизаны Позднякова заняли все основные улицы Лбищенска, в том числе и Штабную. Но красные смогли перегруппироваться и сосредоточиться в северо-восточной части городка. Оттуда они даже перешли в контратаку и начали теснить казачьи подразделения.
Наступил критический момент. Если красные опрокинут немногочисленные казачьи цепи, и продержатся до подхода своих основных сил из Мергенева и Сахарной, то казакам не вырваться из Лбищенска и разгром неизбежен. В этот критический момент около 10 часов утра положение спас начальник штаба группы полковник Н.Н.Бородин. С резервной сотней из 50 - 60 казаков он рванулся вперед, опрокинул конвой Чепаева и отбросил его к берегу Урала. По свидетельству Изергина: «Дольше всех держался сам Чепаев с небольшим отрядом, с которым он укрылся в одном из домов на берегу Урала, откуда пришлось выживать его артиллерийским огнем.» Кстати, это вряд ли это был двухэтажный кирпичный дом в котором сегодня музей штаба 25-й СД. Чапаев попытался уйти через реку Урал и был убит. После контратаки полковника Бородина к 10 часам утра 5 сентября сопротивление красных в Лбищенске было окончательно подавлено. С занятием главной тыловой базы и уничтожением штаба Чепаева советские войска в Мергеневе и Сахарной оказались отрезанными.
«Классическая» версия гибели Чепаева гласит, что он, раненый, утонул, пытаясь переплыть Урал. По другим сведениям он пытался сделать это на лодке. Среди местного казачьего населения в 60 е гг. (воспоминания казака А.Н.Хрущова) бытовала легенда, что Чапаев был неузнанный зарублен в ночном бою, а затем не опознан. Комиссар 25-й СД П.С.Батурин попытался спрятаться в печи и был выдан казакам местным жителем, а большинству членов Облревкома удалось спастись. Раненый начальник штаба 25-й СД И.Новиков спрятался в бане под полом. Свыше 600 красных удалось удрать и вырваться из Лбищенска, около 500 человек погибло, 900 человек попали в плен. По другим данным, захвачено до 700 пленных. Была захвачена большая добыча - значительная часть обоза 25-й СД из 500 повозок, продовольствие, оружие и боеприпасы, 5 автомобилей, весь 30-й авиаотряд с 4 аэропланами и даже киноаппараты. Около 11 часов утра 5 сентября на аэродром в Лбищенске сел 1 советский аэроплан и был захвачен казаками.
Телеграмма временного командующего Уральской армией генштаба генерал-майора Тетруева: «... нашими доблестными частями заняты город Лбищенск и поселок Кожехаров. Захвачено до 900 пленных, 4 исправных аэроплана, радиостанция, 3 грузовика и другая военная добыча..» Группа Сладкова потеряла 118 офицеров, казаков и партизан. Наиболее тяжелой потерей стала смерть начальника штаба полковника Н.Н.Бородина. Спрятавшийся в стоге сена красноармеец охраны 30-го авиаотряда Волков убил подло выстрелом в спину проезжавшего со штабом по улице Лбищенска Н.Н.Бородина. 5 сентября на грузовом автомобиле тело полковника Н.Н.Бородина было доставлено в Каленый и похоронено на кладбище.
Приказ по Уральской Армии №639 от 8 сентября: «Обьявляю для сведения, что в бою под Лбищенском 5 сентября пал смертью храбрых доблестный начальник 6 й дивизии полковник Николай Николаевич Бородин. Мир праху твоему, дорогой герой, положивший жизнь свою за дорогое для тебя Войско. Прочесть во всех сотнях, командах и батареях. Временный Командующий Армией генштаба генерал-майор Тетруев.»
5 сентября Войсковой Атаман Толстов ответил также телеграммой: «Поздравляю бойцов-героев взявших Лбищенск и от лица Войска благодарю их, считая это залогом и победой дорогого Войска. Зарвавшимся красным - могила на родной нам земле. Подписал: Войсковой Атаман Толстов. №227.»
Отряд Коржева за участие в налете на Лбищенск и проявленную храбрость получил наименование «Первого Отличного». После гибели полковника Н.Н.Бородина, начальником 6-й дивизии стал полковник Горшков, а его 2-й Партизанский полк принял есаул Г.П.Плетнев.
М.И. Изергин. «Набег на Лбищенск» Изергин Михаил Ильич
«Заняв станицу Сахарновскую, красные были принуждены временно приостановить боевые действия, ограничив их разведкой. Удлинение коммуникационной линии, отсутствие каких бы то ни было местных средств, пополнение потерь и т. д. – все это указывало на то, что наступившее затишье продлится значительное время, если и с нашей стороны за это время не будут предприняты какие-либо активные действия. Во исполнение насущных требований обстановки из корпуса был выделен конный отряд в составе 2-й и 6-й дивизий (семь полков) и двух конных батарей под командой начальника 2-й дивизии полковника Сладкова, которому была поставлена задача выйти в глубокий тыл группы Чапаева, занимавшей район Сахарновской станицы со штабом в Лбищенске, с целью полного перерыва сообщения группы с базой, т. е. с Уральском. Ближайшим объектом действий конному отряду был назначен Лбищенск, где, повторяю, находился Чапаев со своим штабом. По ликвидации Лбищенска, если таковая будет осуществлена, конному отряду надлежало двигаться на Уральск с целью уничтожения там базы противника. Остальные силы корпуса, т. е. вся пехота под командой полковника Тихомирова, 1-я Уральская дивизия полковника Кириллова, бронедивизион полковника Филатьева, должны были, оставаясь в положении ими занимаемом, вести усиленную разведку и жертвенно удерживать противника в случае, если бы последним было предпринято наступление со стороны Сахарновской станицы в направлении на юг.
С сумерками, 1 сентября, конный отряд был сосредоточен у южной окраины поселка Каленый и с наступлением темноты стал уходить в степь в западном направлении по дороге на хутор Луков. Конному отряду, двигаясь степью сначала, как выше сказано, в западном направлении, до хутора Лукова а затем в северном, до хутора Юлаева, двигаясь только ночами, предстояло совершить путь более 120 верст протяжением. Следуя по маршрут Каленый – хутора Луков-Пузаткин-Кортон-Юлаев, отряд до рассвета 4 сентября должен был сосредоточиться в районе хутора Юлаева, а на рассвете 5-го, совершить ночной переход от Юлаева к Лбищенску, атаковать этот последний. Летчик, поручик Аракелов, высланный из Каленого в конный отряд утром 3 сентября, вернулся вечером того же дня с донесением от полковника Сладкова, из которого явствовало, что вверенный ему отряд достиг района хуторов Кортон – Рябов, нигде не встретив противника. На другой день, 4 сентября, тот же летчик был выслан снова, но вследствие порчи мотора до Юлаева, где по расчету времени должен был находиться конный отряд, не дошел, и, таким образом, связь с отрядом в этот день установлена не была. Наконец, летчик, фамилии которого я не помню, высланный утром 5 сентября, вернулся около полудня с известием, что Лбищенск взят! Как и предполагалось, в Лбищенске находился весь многочисленный штаб чапаевской группы и сам Чапаев. Захватить последнего живым не удалось: он был убит, когда спасался вплавь через Урал. Нападение конного отряда на Лбищенск на рассвете 5 сентября было для штаба и для самого Чапаева полной неожиданностью. Когда накануне фуражиры, ездившие из Лбищенска в район Юлаева за сеном, докладывали Чапаеву, что видели там разъезды уральцев, Чапаев им не поверил, считая это совершенно невероятным. Никаких мер предосторожности принято не было. Тем не менее, несмотря на внезапность нападения, конный отряд встретил на улицах и в домах Лбищенска упорное сопротивление. Атаковав Лбищенск на рассвете, конный отряд сумел ликвидировать красных, которых там оказалось около двух тысяч, только к десяти часам утра. Дольше других держался сам Чапаев с небольшим отрядом, с которым он укрылся на берегу Урала, откуда пришлось выживать его артиллерийским огнем. Этим средством он был принужден искать спасения в Урале, но там, как мы знаем, его не нашел. Убитыми и ранеными красные в уличном бою потеряли очень много: едва ли треть красных, находившихся в Лбищенске в момент нападения, успела уйти вплавь за Урал. Все остальное попало в плен и в значительной части просто уничтожено. В Лбищенске была захвачена большая добыча в виде продовольствия, оружия, снарядов, 4 аэропланов и даже кинематографических аппаратов. Около 11 часов, когда с Лбищенском было покончено, на Лбищенский аэродром опустился пятый аэроплан, не подозревая, конечно, того, что произошло в это утро в Лбищенске. По-видимому, в Лбищенске штаб группы Чапаева располагался не без удобств и приятного препровождения времени: в числе пленных – или трофеев, затрудняюсь сказать определенно, оказалось большое число машинистов и стенографисток. Очевидно, в красных штабах много пишут… В лбищенском бою мы потеряли ранеными и убитыми 118 офицеров и казаков. В числе убитых был начальник 6-й дивизии полковник Н.Н. Бородин. В тот же день, 5 сентября, на грузовом автомобиле тело полковника Бородина было доставлено в Каленый и после панихиды погребено на кладбище этого поселка… Лбищенская операция – светлый и счастливый момент в истории борьбы уральцев с большевиками, но, увы, должен, упреждая события, должен сказать, что он был и последним. Чтобы кончить скажу, что при всей скромности масштаба лбищенской операции она являет собой пример, доказывающий важность и значение маневра на войне, безразлично какого. Где не хватает сил, там спасет маневр… Занятие Лбищенска и ближайшие последствия из него вытекающие – уничтожение штаба группы Чапаева и гибель последнего, полный разрыв связи группы с базой, т. е. с Уральском, прекращение подвоза продовольствия – ставили 25-ю и 50-ю дивизии под Сахарновской станицей в очевидную необходимость уходить, и уходить, не теряя времени. К этому надо добавить, что хлеба, о чем имелись точные сведения, в войсках не хватало и достать его было невозможно. В ночь с 5-го на 6-е, когда от пожаров в Карши и Сахарновской на улицах поселка Каленого было светло как днем, красные начали отход по «большому тракту», хорошо им знакомому, на север. Опуская подробности отступления красных из-под Сахарновской, я остановлюсь на некоторых особенностях этого отступления и на обстановке, в которой оно протекало. Прежде всего надо сказать, что преследование противника началось со значительным опозданием – 5-6 часами позже, чем следовало, т. е. только на рассвете 6-го числа. Результатом этого было то, что корпусная пехота полковника Тихомирова не причинила противнику больших затруднений: не использовав благоприятный момент для перехода в наступление, потеряв, таким образом, соприкосновение с противником, она не могла угнаться за бегущими из-под Сахарновской станицы красными. К этому надо добавить, что 1-я дивизия и особенно бронедивизион не выполнили в полной мере задач, на них возложенных: первая – по причине малочисленности ее боевого состава, второй – по причине неудовлетворительности технического состояния броневиков. Все же, несмотря на ряд неблагоприятных для нас обстоятельств, перед нами была картина бегства противника вдвое более сильного перед вдвое более слабым. Конный отряд полковника Сладкова, по смыслу данной ему директивы по занятии Лбищенска, должен был двигаться на Уральск с целью уничтожения базы противника. Совершившийся факт падения Лбищенска указывал на предпочтительность дальнейшего движения отряда не на север, а на юг с целью уничтожения живой силы врага. В соответствии с этим, в 4 часа пополудни, т. е. через 6 часов по ликвидации штаба покойного Чапаева, мною из Каленого был выслан летчик с полевой запиской на имя полковника Сладкова. Записка содержала категорическое приказание идти на юг на поддержку корпуса. По причине плохой видимости из-за пожаров в районе Лбищенска конного отряда он не нашел. Таким образом, связь с полковником Сладковым была потеряна. В течение 6, 7 и 8 сентября красные уходили на север с 5-верстовой скоростью, сжигая на своем пути все, что можно было сжечь, разрушая все, что можно было разрушить. Все станицы, оказавшиеся в руках противника и теперь им потерянные, такие, как Сахарновская, Мергенев и т. д. – числом десять, представляли собой пожарища, еще не потухшие… К вечеру 8-го числа полковник Сладков прибыл в штаб корпуса, находившийся в это время у большой дороги южнее поселка Богатского. Из сделанного полковником Сладковым доклада явствовало, что вверенный ему отряд по занятии Лбищенска продолжал движение к Уральску, но в районе, где мы теперь находились, встретил сильное сопротивление со стороны красных, двигавшихся на выручку войск, отступавших из-под Сахарновской. Не имея связи с корпусом, угрожаемый с севера наступающим и с юга отступающим противником, полковник Сладков счел необходимым отвести отряд в сторону, к хутору Скоробогатову, что западнее Богатского, в полупереходе от этого последнего. Этим закончилась роль конного отряда как самостоятельной организации, и войска, входившие в состав отряда, присоединились к корпусу. Лбищенская операция закончилась тем, что 1-й Уральский корпус и чапаевская группа оказались в том положении, которое они занимали в момент перехода красных в наступление ровно месяц тому назад. Иначе говоря, противники вернулись на старые, знакомые места: красные – в район Скворкина, 1-й Уральский корпус – в район Янайкин. Изменил положение только штаб корпуса: теперь он был расквартирован не в Богатском, а в Прорвинской станице, каким-то чудом уцелевшей от пожаров. Это положение было сохранено противниками до половины ноября, когда красные получили возможность осуществления нового наступления против Уральской армии…» http://1914.borda.ru/?1-20-820-00000824-000-0-0
Уральская катастрофа По архивам полковника Генерального штаба Михаила Ильича Изергина
И вот передо мной три небольшие по объему зеленые папки с надписью, сделанной рукой Владимира Ивановича черным фломастером, — «Уральская катастрофа», содержащие мемуары, записки, письма, заметки, документы, фотографии. «Вот все, что осталось от Михаила Ильича, — сказал Владимир Иванович, кладя передо мной эти папки. — Я буду рад, если Вам это покажется интересным и полезным». Я не мог оторваться от этих папок до тех пор, пока не прочел все их содержимое, не просмотрел все книги и журналы, которые в свое время читал М. И. Изергин. Как бывший офицер Советской Армии, участвовавший в Великой Отечественной войне, я, естественно, обратил внимание прежде всего на «Послужной список штаб-офицера для поручений при штабе XXIII армейского корпуса М. И. Изергина», со¬ставленный 11 декабря 1917 г. Список довольно большой, поэтому я ограничусь его кратким изложением. Михаил Ильич родился 31 июля 1875 года в городе Изюме в семье личного почетного гражданина этого города, помещика Харьковской губернии, окончил городское реальное училище, затем Киевское военное училище и в 1908 г. 2 класса Николаевской академии Генерального штаба в Санкт-Петербурге. Служил в железнодорожных войсках Туркестанского военного округа, принимал участие в войне с Японией, командуя ротой в боях в Маньчжурии. С начала Великой войны, как обычно называют первую мировую войну, М. И. Изергин — в действующей армии, где занимал ряд командных и штабных должностей, исполняя обязанности начальника штаба 23-го армейского корпуса, участвовал в боях на Северо-Западном фронте и в Карпатах. За мужество, проявленное в боях, получил несколько боевых наград. Подписавший список командующий корпусом генерал-майор Литовцев отмечал «бескорыстную службу сего офицера, не име¬ющего никаких обстоятельств, лишающих его права на получение знака отличия». Документов или записей, относящихся к 1918 и первой половине 1919 г., в архиве М. И. Изергина обнаружить не удалось. Владимиру Ивановичу также ничего не известно об этом периоде его деятельности. Поэтому я могу высказать лишь предположения о том, что, как и многие патриотически настроенные офицеры Русской армии, после Октябрьской революции полковник Изергин бежал на юг и вступил в Добровольческую армию, с самого ли начала ее формирования или несколько позже – сказать трудно. По ряду обстоятельств можно предположить, что он был в числе офицеров, связавших свою судьбу с генерал-лейтенантом бароном Петром Николаевичем Врангелем. С ним он воевал на Юго-Западном фронте [3], а затем оказался в находившейся под командованием Врангеля Кавказской армии, наступавшей в 1919 г. на Москву на правом фланге армий генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина. Можно также предположить, что он был на хорошем счету у Врангеля, так как в 1919—1920 гг. последний оказывал ему особое доверие. Судьбу полковника Изергина определила известная директива от 20 июня 1919 г. за № 08878, подписанная главнокомандующим генерал-лейтенантом Деникиным и начальником штаба генерал-майором Романовским, получившая впоследствии название «Московской». Директива эта увидела свет после успешного наступления Кавказской армии, овладевшей в начале июля 1919 г. городом Царицын. Критикуя «Московскую директиву» Деникина, Врангель назвал ее «смертным приговором армиям Юга России», так как, по его мнению, в ней «все принципы стратегии предавались забвению. Выбор одного главного направления, сосредоточение на этом направлении главной массы сил, маневр — все это отсутствовало. Каждому корпусу просто указывался маршрут на Москву» [4]. Первый пункт «Директивы» завершается абзацем: «Теперь же отправить отряды для связи с Уральской армией и для очищения нижнего плеса Волги». Дальнейшее развитие событий в этом стратегически важном районе, находившемся на стыке армий Деникина и Колчака, Врангель описывает следующим образом. «В середине июля в районе Эльтонских озер части генерала Мамонова вошли в связь с уральцами. Разъезд уральских казаков, пересекший на пространстве ста с лишним верст пустынную степь, соединился с нашими частями. Уральцы много месяцев вели тяжелую борьбу, чрезвычайно страдали, почти не имея снабжения, и всячески просили им помочь. Я дал еще ранее указания по овладению Камышиным: 2-й Кубанской дивизии генерала Говорушенко переправиться на левый берег Волги с целью войти в соединение с уральцами. Однако почти в тот же день оперативная сводка штаба главнокомандующего принесла известие о тяжелых неудачах на фронте адмирала Колчака. Оренбургцы были разбиты и частью положили оружие. Уральцы поспешно отходи¬ли на восток» [5]. Намерение Врангеля использовать успехи Кавказской армии для установления контакта с Уральской Армией и помощи уральским казакам, которым надлежало действовать на стыке армий Колчака и Деникина, вызвало недовольство последнего. Его на¬чальник штаба в телеграмме от 16 июля требовал «спешно сообщить, чем вызвана переброска отряда Говорушенко на левый берег Волги» [6]. Неизвестно также, согласовал ли свои действия Врангель с Деникиным, когда сразу же после занятия частями Кавказской армии Царицына он решил направить в штаб Уральской армии офицера связи. На эту должность был назначен полковник Изергин, что лишний раз свидетельствовало о том доверии, которое испытывал Врангель к Михаилу Ильичу. Об Уральской армии и ее реальном положении у Врангеля, как и у главного командования армией Юга России, имелось весьма смутное представление, поэтому Изергину предстояло разобраться в обстановке на месте. По его словам, «в числе мер, принятых командованием Кавказской армии для осуществления столь насущной связи, была моя командировка в штаб пока большее вооб¬ражаемой, чем несомненно существующей Уральской армии в качестве штаб-офицера связи». «Дополнение к послужному списку Генерального штаба полковника Изергина», хранящееся в зеленой папке, начинается следующей записью: «Командирован штабом Кавказской армии в штаб Отдельной Уральской армии для связи согласно предписанию ». Об этой миссии, завершившейся триумфом и трагедией, рассказывает Михаил Ильич в своих мемуарах, которые он назвал «Уральская катастрофа» [7].
Полковник Изергин был активным участником Белого движения. «Уральская катастрофа» же — единственные его мемуары о гражданской войне. И видимо, это не случайно. На Урале, как он пишет, ему пришлось стать участником «событий исключительных, с одной стороны, по значению в ходе перипетий гражданской войны и, с другой, по трагичности этих событий». Активное участие Изергина в ожесточенных сражениях на Урале потребовало от него полной самоотдачи, предельного напряжения всех физических и нравственных сил. Именно здесь, в экстремальной ситуации, обнаружилась вся сила его духа, раскрылись военные способности. Изергин прибыл на Урал в трудное для Уральской армии время. По его словам, «приблизительно месяц тому назад Уральская армия должна была под натиском превосходящих сил противника оставить район к северу от Уральска и самый Уральск...» Это отступление ближайшим своим результатом имело оставление населением большого числа станиц района, захваченного красными. После беседы с командующим армии генералом Владимиром Сергеевичем Толстовым и начальником штаба полковником Генштаба Владимиром Ивановичем Моторным М. И. Изергин отправляется в штаб 1-го Уральского корпуса, которому предстояло принять на себя главный удар готовящегося наступления красных. В мемуарах излагается дислокация и приводятся сведения о боевом составе 1-го Уральского корпуса, сила которого определяется в «12—13 тысяч штыков и сабель с значительным перевесом в численности на стороне конницы. Тот же боевой состав Красной группы, действовавшей против 1-го Уральского корпуса, по данным разведывательного отделения, определялся 24 тысячами штыков и шашек при 75 орудиях с перевесом численности на стороне пехоты, под командой начальника группы и в то же время начальника 25 дивизии, считавшейся одной из лучших в Красной армии, товарища Чапаева. Таким образом, на Уральском фронте в идеальных условиях степной войны коннице одной из сторон противопоставлялась пехота другой. (...) Помимо подавляющего перевеса в силах, по численности красные располагали абсолютным преимуществом в вопросе комплектования: в то время как красные в отношении этого вопроса имели неисчерпаемый источник пополнения рядов, в Уральской армии этот источник был равен нулю — в станицах, которые мы проехали, кроме стариков и женщин, мы не видели никого». Положение Уральской армии осложнялось успешным наступлением красных войск против Сибирской армии Колчака. Изергин пишет: «Вести, приходившие из Омска, где находился штаб адмирала Колчака, со дня на день все более тревожные, не оставляли никаких сомнений в факте отступления Сибирской армии по всему ее фронту. Эти вести заволакивали горизонт тучами, предвещавшими грозу. (...) Так сложилась обстановка на всех противобольшевистских фронтах, на Уральском — в частности, к началу июля 1919 года. При всей, казалось бы, безотрадности положения Уральская армия не утратила ни веру в себя, ни веры в то, что рано или поздно она получит помощь со стороны Сибирской и Добровольческой армий, для которых она, Уральск и я, была связующим звеном». Небольшая по численности, но хорошо организованная, Уральская армия была одной из наиболее боеспособных белых армий еще и потому, что, как отмечает один из ближайших соратников В. И. Чапаева И. С. Кутяков, «во главе всех штабов стояли офицеры Генерального штаба, они отчасти занимали строевые должности, начиная от корпуса и кончая полком. Это уже говорило за то, что Уральская белая армия была хорошо обеспечена высококвалифицированным командным составом» [8]. Однако назначение офицеров из Добровольческой армии на высшие командные должности в Уральской армии далеко не всегда встречало доброжелательное отношение в самостийно настроенных казачьих кругах. Так, например, отмечая заслуги офицеров-казаков атамана Владимира Сергеевича Толстова, полковников Тимофея Ипполитовича Сладкова, Николая Николаевича Бородина, казак Л. Масянов оставляет без внимания многочисленные просчеты офицеров-казаков, вплоть до высшего командования армией. Не нашлось у Л. Масянова в его работе добрых слов и для характеристики деятельности офицеров из Добровольческой армии, занимавших высокие должности в Уральской армии, как бы между прочим он лишь упоминает о том, что «одно короткое время командовал армией не казак, генерал Савельев, но, кажется, он себя особенно ничем не проявил. Были два полковника Изергин и Тетруев, присланные от Деникина. Изергин командовал корпусом, а Тетруев же — отрядом, защищавшим Гурьев от Астрахани. Был полковник Генерального штаба Моторный...»[9]. Масянов затрагивает здесь одну из важных проблем Белого движения, имеющую непосредственное отношение к деятельности и мемуарам Изергина. Обозначим лишь некоторые аспекты той проблемы, так как в настоящем повествовании нам неоднократно придется к ней обращаться. Симпатии Масянова к офицерам-казакам и предвзятое отношение к офицерам-добровольцам объясняются, на наш взгляд, не только тем, что сам он принадлежал к казачьему сословию. Во взглядах автора «Гибели Уральского казачьего войска» отражаются глубокие противоречия, существовавшие между двумя главными силами в Белом движении — добровольческими и казачьи¬ми частями. Цели и интересы в борьбе с большевиками у них во многом не совпадали. В то время как руководство Добровольческой армии, объявившее поход на Москву, выдвигало лозунг борьбы с большевиками во имя возрождения великой и неделимой России, казаки прежде всего были заинтересованы в освобождении своих исконных земель от большевистского ига. Сплочению антибольшевистских сил в Белом движении препятствовала так¬же политика стран Антанты. Поддерживая Деникина, преданно¬го идее восстановления единой и неделимой России, они в то же время закулисно поощряли сепаратистские тенденции в Закавказье, на Кубани, на Дону, на Украине, на Северо-Западе России, что объективно способствовало ее расчленению. Не вдаваясь в детали этой проблемы, требующей особого рассмотрения, сошлюсь здесь лишь на мнение Григория Раковского, книги которого «В стане белых» (1920) и «Конец белых» (1921) вызвали в свое время много критики со стороны участников Белого движения и ему сочувствовавших. Этот известный журналист и публицист считал, что «самостийность» казаков, резко осуждавшаяся руководством Добровольческой армии, провоцировалась его же «бездарной политикой». Деникин и его ближайшее окружение не скрывали своих антипатий и пренебрежительного отношения к представительным учреждениям и командованию казачьих войск. Руководители Добровольческой армии, по словам Раковского, «твердо верили в то, что лучшие люди, могу¬щие управлять всей Россией, — это они и только они. Эта своеобразная самостийность Добровольческой армии под флагом борьбы с самостийностью казачьих образований насаждалась с каким-то фанатизмом, ослеплением, вызывая среди политических деятелей Дона и Кубани (с полным основанием можно добавить, что и Урала. — Е. Ч.) чувство горечи, разочарования, переходящее временами в открытую вражду». Последние не оставались в долгу. Раковский продолжает: «Вместо внутренней напряженной работы среди донского, кубанского, терского (видимо, и уральского. — Е. Ч.) казачества — культивировалась борьба мелких честолюбий, интриганство, своеобразное местничество. (...) Упорная борьба шла между различными политическими течениями в казачьей среде, разрастался антагонизм между Особым Совещанием и казачьими государственными образованиями. (...) Вместо объединения с казаками, Особое Совещание, выдвинув свой сакраментальный лозунг — «единая неделимая» — в противовес федералистическим и автономным течениям, существовавшим среди казаков, (...) тайно вырабатывало специальные указания о полном уничтожении казачьих государственных образований» [10]. Занимаясь реорганизацией принятых от генерала Деникина вооруженных сил Юга России, создавая новую Русскую армию, генерал Врангель не мог не понимать, что «широковещательный термин» — «Русская армия» — сохранялся лишь на бумаге. Казачьи части, как и раньше, оставались инородным телом в соста¬ве Русской армии, хотя именно они являлись «главной опорой всех антибольшевистских сил, (...) почти все военные успехи объяснялись необычайной стойкостью, упорством и, вообще, высокой боеспособностью казаков, в особенности казачьей конницы» [11]. Попытки генерала Врангеля в интересах повышения боеспособности Русской армии в Крыму сплотить ее, ликвидировав самостийность руководства казачьими частями, ограничив деятельность, как писал Раковский, «крымских черносотенцев», не при¬водили к желаемым результатам. Не помогали ни репрессивные меры, ни попытки сгладить противоречия. Врангелю не удалось ликвидировать доставшуюся ему в наследство от Деникина вражду и недоверие между командованием добровольческими и казачьими частями. Полковник Генерального штаба М. И. Изергин также пони¬мал, что успех Белого движения зависит от единства всех анти¬большевистских сил, в нем участвовавших, и конечно, прежде всего добровольцев и казачества, что и определило стремление Изергина сделать все, от него зависящее, в интересах повышения боеспособности армии. В его мемуарах приводится следующая лаконичная запись: «В Бударине генерал Савельев заболел и покинул фронт. Командование корпусом атаманом было возложено на меня». В «Дополнении к послужному списку полковника Изергина» отмечается: «Вступил в исполнение должности начальника штаба 1-го Уральского казачьего конного корпуса — 16 июля 1919 г.» «Вступил в исполнение должности командира 1-го Уральского казачьего конного корпуса на законном основании — 28 июля l919 г.». Это важное событие в военной карьере полковника Изергина нигде и никак не расшифровывается, не объясняется и не комментируется. Вместе с тем не может не возникнуть вопрос: почему именно полковник Изергин, командированный на Урал в качестве офицера связи от Кавказской армии, а не кто-либо иной из казачьих высших чинов, хорошо знавших местные условия, пользовавшихся известностью и доверием у казаков, был назначен на столь высокую должность? Сам Михаил Ильич в своих мемуарах этого вопроса не касается. Он излагает факты и события и никак их не комментирует, особенно если они касаются его лично. Все попытки найти какие-то аргументы, объяснения столь, казалось бы, неожиданного поворота в военной биографии полковника Изергина пока остаются безуспешными. Ни в известной мне литературе, ни в личном архиве М. И. Изергина ответа на этот вопрос обнаружить не удалось. Позволю себе на этот счет высказать лишь некоторые предположения. Важной представляется запись, сделанная Изергиным после первой встречи и откровенной беседы, состоявшейся 3 июля в штабе армии в станице Бударинской, со своим коллегой, полковником Генерального штаба Владимиром Ивановичем Моторным, исполнявшим должность начальника штаба Уральской армии. «После ужина, позднего и скромного, В. И. Моторный предложил мне сделать с ним небольшую прогулку. Темная, звездная, настоящая южная ночь. Совершенно тихо. Ничего, что говорило бы о том, что мы на войне, на фронте, в десятке верст от противника. За час нашей прогулки в небольшом саду полковник Моторный ознакомил меня с интимной стороной дела, с обратной стороной медали, охарактеризовав ряд лиц, игравших в армии роль. На первом месте, конечно, атаман и Командующий армией генерал-лейтенант В. С. Толстов. О нем полковник Моторный рассказал мне следующее. В 1914 году вышел на войну сотником. В том же году, командуя сотней, получил Георгиевский Крест. При представлении Государю был произведен в следующий чин. Ко времени февральского переворота был уже полковником, а за то, что с развалившегося в конце 1917 года нашего фронта привел какую-то небольшую воинскую часть с двумя пушками в организованном виде, Войсковым съездом был произведен в генералы и скоро не без, по-видимому, некоторых обходных движений и компромиссов тем же Войсковым съездом был избран атаманом. Илецкие казаки, составляющие органическую часть Уральского казачества, на выборах участия не принимали и признать генерала Толстова атаманом отказались. Среди командного состава, безразлично, старшего или младшего, старого или молодого, отношение к атаману было отрицательным. Командир 1-го Уральского корпуса Савельев — старый генерал-лейтенант Императорской армии — ненавидел атамана в такой степени, что спокойно говорить о нем не мог». Думается, что именно полковник Моторный сумел убедить атамана Толстова в целесообразности назначения командиром 1-го Уральского корпуса, то есть на ключевую должность в Уральской армии, не кого-либо из приближенных к нему казачьих офицеров, не имеющих достаточного опыта руководства большими воинскими соединениями, особенно в условиях отступления, а офицера Генерального штаба, хорошо зарекомендовавшего себя в организации боевых действий дивизии и корпуса в годы Великой войны. Можно также предположить, что полковник Изергин, как офицер связи, получил к этому времени возможность непосредственно направлять донесения Врангелю и получать советы и указания от него через казаков генерала Мамонова, о чем говорилось выше. Не исключено, что это назначение было согласовано с генералом Врангелем или, может быть, даже инициировано им. Врангель же, как известно, пользовался большим авторитетом в казачьих кругах, успешно командуя казачьими соединениями на фронтах Великой и гражданской войн, с чем Толстов не мог не считаться. Я думаю, что сам полковник Изергин с удовлетворением воспринял это назначение. Справедливо отмечал генерал Петр Николаевич Краснов: «Служить у казаков, служить с казаками — было мечтой всех истинно военных людей. (...) Пушкин, Лермонтов, Гоголь, гр. Л. Н. Толстой, Шолохов воспели их» [12]. Как профессиональный военный, Изергин за короткий срок пребывания на Урале сумел оценить силы и боевой дух уральских казаков, готовых грудью встать на защиту родного края, отстоять его свободу от ненавистных большевиков, которые не скрывали цели истребления уральского казачества. О высокой боеспособности Уральской армии говорили и белые, и красные. «В смысле воинов уральцы, конечно, выше красных солдат», — отмечал Л. Масянов[13]. Ив. Кутяков писал о «железной дисциплине в казачьих частях» [14]. В Уральской армии был учрежден свой наци¬ональный орден «Св. Архистратига Михаила» с надписью на нем, ставшей девизом, — «За веру, родину, Яик и свободу». «Казаков на испуг не возьмешь, захваченной территорией с толку не собьешь: территория казацкая — вся широкая степь, по которой будет он скакать вдоль и поперек, в которой всюду найдет привет казачьего населения, будет жить у тебя в тылу, будет неуловим и бесконечно вреден — серьезно, по-настоящему опасен» [15], — так размышлял фурмановский Чапаев, встретив на Урале не мобилизованных Колчаком крестьян, а хорошо обученное, дисциплинированное казачье войско, готовое сражаться не на жизнь, а на смерть, защищать родной край любой ценой. В Париже В. И. Жестков познакомил меня с исследователем русской эмиграции Николаем Николаевичем Рутычем. В издаваемом им журнале «Русское прошлое» помещены записки племянника Петра Аркадьевича Столыпина Аркадия Александровича Столыпина, бывшего штаб-ротмистра 17-го драгунского Нижегородского Его Императорского Величества полка Кавказской кавалерийской дивизии, недавно скончавшегося, дружившего с Жестковыми, видимо, знавшего М. И. Изергина. В его мемуарах мое внимание привлекло яркое описание уральских казаков, с которыми взаимодействовал его драгунский полк в боевых действиях во время Великой войны. Именно такими прирожденными воинами пришлось командовать полковнику Изергину: «Как общее правило, уральский казак высок ростом и массивен. (...) Русская борода лопатой, плечи, руки, ноги, как чудовищные клещи-рычаги, глаза хитрые, небольшие, медвежьи, не лишенные, впрочем, дозы добродушия и смекалки. (...) Кони совсем несуразные, грива чуть не до полу, хвост тоже, морды какие-то не лошадиные — все в шерсти, как у доброго сенбернара, только маленький умный глазок, как мышонок, выглядывает из этой заросли. Под могучими седоками эти лошади совсем пропадают, и кажется, вот-вот надломятся, а смотришь — такой рысью дуют, что наши драгунские бегемоты едва поспевают»[16]. Через несколько дней после вступления полковника Изергина в командование 1-м Казачьим корпусом войска красных во главе с Василием Ивановичем Чапаевым перешли в наступление. Летописец Уральской казачьей армии Л. Масянов, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к большевикам, с уважением называет прославленного комдива 25-й «советским героем Чапаевым» [17]. Однако такого рода оценки противника со стороны белых были редким исключением. Ставка, сделанная красными на истребление уральских казаков, рождала ненависть и ожесточение. Перед наступлением фурмановский Чапаев размышлял: «Казацкие войска не гнать надо, не ждать надо, когда произойдет у них разложение, не станицы у них отымать одну за другою, — это дело очень важное и нужное, но не главное. А главное дело — сокрушить надо живую силу, уничтожить казацкие полки, (...) тут что казак, то и враг непримиримый». (...) Уничтожение живой неприятельской силы — вот задача, которую Чапаев поставил перед собой [18]. Мало кто поэтому из стана белых, писавших о военных действиях на Урале, смог преодолеть ненависть к противнику. Для них Чапаев был врагом, коварным, сильным, беспощадным. «Дивизия зверя-комиссара Чапаева и другие полки шли на борьбу с уральцами» [19], — писал Е. Коновалов, представитель Уральского войска при Верховном Правителе. Главной задачей вновь назначенный командир считал измотать наступавшего противника и сохранить боеспособность казачьих частей. Эту задачу полковнику Изергину удалось выполнить. Он писал: «Противник выдохся. Понеся в двадцатидневных почти непрерывных боях значительные потери, он, заняв Сахарновскую, остановился». Немаловажное значение в решении этой задачи имела хоро¬шо налаженная разведка. Ни Фурманов, никто другой из чапаевских летописцев не упоминает об умелых действиях казачьей разведки и о серьезных ошибках, допущенных чапаевской разведкой в первой половине августа. Обратимся к мемуарам Изергина. Он пишет: «Накануне отхода корпуса к Мергеневу разъездами 2-й Уральской дивизии был перехвачен ординарец красных с полевой запиской начальника штаба 25-й коммунистической дивизии на имя одного из командиров полков 2-й бригады 50-й пехотной дивизии, тоже коммунистической. В полевой записке указывалось, что на 14 августа в штабе группы, в Лбищенске, назначено «оперативно-стратегическое совещание», на которое по приказанию начальника группы адресату надлежало прибыть к десяти часам указанного дня. Этой запиской определялись два важных обстоятельства: во-первых, то, что штаб 25-й дивизии был в то же время и штабом группы, во главе которой стоял начальник 25-й дивизии Чапаев и, во-вторых, то, что местопребыванием штаба этой группы был Лбищенск. По странной случайности 15 августа в руки разъездов той же дивизии попал второй ординарец красных, у которого был найден приказ войскам группы, подписанный товарищем Чапаевым и датированный 12-м числом. Этот приказ давал нам в руки карты противника. С одной стороны, он точнейшим образом определял боевой состав и расположение частей чапаевской группы и, с другой, открывал нам план действий противника в ближайшие дни. (...) Общая численность чапаевской группы превосходила таковую 1-го Уральского корпуса более чем вдвое. Обстановка для нас была идеально ясной, но вместе с этим было не менее ясно подавляющее превосходство в силах на стороне противника. На рассвете, 18 августа, противник, выполняя вышеупомянутый приказ товарища Чапаева, атаковал мергеневские позиции, неизменно применяя твердо усвоенный прием сочетания фронтальной атаки с обходом, на этот раз скорее с охватом левого фланга этих позиций. Первая атака, ничем не отличавшаяся от тех, которыми красные сбивали нас под Янайкиным, Будариным и Лбищенском, ожидаемого красными результата не дала. Намерение противника охватить наш левый фланг было предусмотрено и ликвидировано частью уступным порядком расположения пехоты, частью броневиками, высланными для поддержки этого фланга. Так или иначе атака захлестнулась, бой принял затяжной, перестрелочный характер». Момент для контратаки был самый подходящий, однако полковник Изергин не решился рисковать, не имея никаких резер¬вов. Далее он пишет: «В этот неопределенный момент положе¬ния на фронте корпуса ко мне в полевой штаб корпуса прибыл начальник 5-й Илецкой дивизии полковник Емуранов и доложил, что его дивизия, направленная штабом Илецкого корпуса на по¬мощь Уральскому, в данное время своими передовыми частями подходит к переправе у Мергенева. Полковник Емуранов предполагал, что, переправившись через Урал, оставив временно обо¬зы на правом берегу, к 4—5 часам дня он сможет принять участие в бою. Первая, обыкновенно самая стремительная, атака красных с большим для них уроном была отбита; неожиданно к полю сра¬жения подошла свежая дивизия. Положительно фортуна повернулась к нам лицом... Красные вели повторные атаки; их отбивали. Бой продолжался с возрастающим напряжением. Можно было надеяться на то что после того, как 5-я дивизия успеет выйти в тыл обходной колонны противника, бой под Мергеневым примет благоприятный для нас оборот. Но и обоснованным надеждам не всегда суждено осуществление, все случайности предвидеть нельзя: в 4 часа дня в штаб корпуса прибыл ординарец полковника Емуранова с известием еще более неожиданным, чем само появление 5-й дивизии у Мергеневской переправы несколько часов тому назад: илецкие казаки отказались идти на помощь уральцам в критический момент положения на фронте Уральского корпуса...» Вот вам и «железная дисциплина в казачьих частях», о которой писал Ив. Кутяков. Можно понять чувства полковника Генерального штаба Изергина, воспитанного в духе безупречного выполнения воинского долга и пунктуального соблюдения дисциплины. Ведь не против¬ник, а свои же казачьи части вырвали у него из рук победу. Но даже в этом случае он не возмущается, а с присущим ему спокойствием и выдержкой продолжает свое повествование: «Я не буду комментировать этот поистине нелепый случай в истории Уральского корпуса, чтобы не уклоняться в сторону и еще потому, что причины, его обусловившие, для меня совершен¬но непонятны. Но факт остается фактом... Оставим 5-ю Илецкую дивизию идти туда, откуда она пришла, и вернемся на позиции под Мергеневым. Напрягая последние усилия, мы удерживали мергеневские позиции до наступления темноты. В ночь с 18 на 19 корпус отошел в район станицы Сахарновской. 21 августа, с утра, красные повели наступление против нашего расположения в районе Сахарновской. Это наступление велось редкими цепями, вяло и, по-видимому, выжидательно-демонстративно. По смыслу приказа товарища Чапаева от 12 августа, приказа нам точно известного и проводимого до сих пор противником в жизнь с неукоснительной точностью, лбищенской группе надлежало выполнить задачу до чрезвычайности простую: путем глубокого обхода отряд «особого назначения», скажем проще, обходная колонна достаточной по обстоятельствам силы должна была захватить Сахарновскую и, таким образом, перерезать путь сообщения корпуса с Гурьевым. Просто — не всегда легко! Под хутором Старый Кордон обходная колонна противника была разбита 2-й Уральской дивизией (323 пленных, 10 пулеметов, 2 орудия). Этот эпизод в значительной мере облегчил отход корпуса в район Сахарновской станицы, с одной стороны, и, с другой, — сводил к нулю чапаевскую затею окружения корпуса под этой станицей. В течение последних двух дней боевые действия под Сахарновской носили характер столкновений передовых частей. Чувствовалось переутомление войск обоих противников.
Отправлено: 22.11.13 22:52. Заголовок: Оставив на фронте на..
Оставив на фронте наблюдение за противником, в ночь с 25 на 26 августа, корпус без нажима со стороны красных отошел к поселку Каленому. Противник, как было выше сказано, понес большие потери и, растянув свою коммуникационную линию более чем на 50 верст, остановился. Наступило затишье». Командование чапаевской группировки не могло не знать или хотя бы догадываться, что их планы разгаданы, ведь посланные Чапаевым с секретными донесениями гонцы не вернулись. Почему это не насторожило красных, понять трудно. Дм. Фурманов, Ив. Кутяков, другие авторы, писавшие о Чапаеве, на этот счет хранят молчание. Странно, что чапаевцы никак не реагировали на явную утечку информации и не изменили своих действий, за что и расплатились огромными потерями. В книге «Чапаевцы о Чапаеве» отмечается: «Войска Чапаева во время движения на юг понесли немалые потери (особенно при взятии ст. Мергеневской и Сахарновской)» [20]. А Дм. Фурманов пишет: «Несмотря ни на что взяли. Положи¬ли немало казаков, но больше легло красноармейцев. Победа досталась дорогой ценой. Казаки уловили чапаевскую тактику и на каждый новый ход отвечали своим особым ходом» [21]. Уловили или использовали разведданные? Что здесь, беспечность или элементарная военная безграмотность? Вопрос этот неизбежно возникает и при анализе рейда 1-го Казачьего корпуса на Лбищенск, когда Чапаев, по сути дела, пренебрег донесениями о том, что недалеко от города были замечены казачьи разъезды. В мемуарах Изергина далее почему-то опущен один весьма важный момент, на котором я позволю себе остановиться. Речь идет об имевших место разногласиях среди руководства Уральской армии по военно-стратегическим вопросам после оставления 1-м Казачьим корпусом станицы Сахарновской и сосредоточением казачьих войск в поселке Каленый. Генерал Титруев, которого иногда почему-то некоторые авторы считают командиром 1-го Казачьего корпуса, в то время как он командовал отрядом, прикрывающим Гурьев со стороны Астрахани, предлагал закрепиться в поселке Каленый и встретить наступление чапаевских частей массовой конной атакой. С таким способом действий не были согласны командиры других казачьих частей, предлагавшие использовать кавалерию для организации набега на тылы красных. Генерал Толстов согласился с их планом [22]. Глубокий рейд частей 1-го Казачьего корпуса, спланированный и проведенный под руководством полковника Изергина, является звездным часом во всей его военной карьере. Он завершился, как известно, разгромом штаба группировки красных и гибелью комдива В. И. Чапаева. Соратник Чапаева Дмитрий Фурманов тяжело переживал гибель близкого друга. Тем не менее он писал о рейде казачьих частей на Лбищенск как о «бесспорно талантливом налете», как о деле рук «опытнейших военных руководителей» [23]. Но Фурманов был весьма редким исключением. Немногие красные комиссары, участники гражданской войны, были способны подняться выше своих узкоклассовых интересов, честно и объективно оценивать события, отдавая должное воен¬ному мастерству, мужеству своих противников. Мариша и Николай вспоминали о том, как в детстве они вместе с дядей Мишей смотрели советский кинофильм «Чапаев», который, несмотря на неприемлемую для них идейную направленность, произвел на всех большое впечатление. «Особенно врезались в память сцены наступления на чапаевцев офицерских частей. Именно на этот эпизод обратил внимание и дядя Миша», — говорила Мариша. И это можно объяснить, ведь «в этой картине впервые образы белых были не окарикатурены, — справедливо отмечал Вячеслав Кондратьев, — а эпизод психической атаки каппелевцев, в котором стойкие ряды русских офицеров, с небрежной лихостью, с папиросками в зубах, шли под барабаны на смерть, производил потрясающее впечатление, расходившееся, наверное, с намерениями авторов фильма» [24]. Глава «Набег на Лбищенск» в мемуарах М. И. Изергина имеет принципиально важное значение. Дм. Фурманов пишет: «Уже подготовились полки к дальнейшему походу через Калмыков на Гурьев, к Каспийскому морю. Но тут-то и случилась драма, которую никогда-никогда не забыть» [25]. Л. Масянов оценивает рейд частей корпуса Изергина так: «Этот блестящий бой, можно сказать, был лебединой песней уральских казаков».
В главе «Осень 1919 года на Урале» М. И. Изергин рассказывает о последних усилиях, предпринятых 1-м Уральским корпусом, пытавшимся сохранить инициативу. Однако из-за несогласованности действий соединений армии была упущена возможность занятия Уральска, но даже если бы управление Уральской армией было более профессиональным, участь ее была предрешена. Она не могла больше выполнять своей главной задачи: связывать армии Колчака и Деникина в то время, как армия Колчака была разгромлена, а наступательный порыв Добровольческой армии иссяк, хотя, как пишет М. И. Изергин, «официальные сводки рисовали положение дела на фронте этой армии в сентябре-октябре 1919 г. очень радужными красками, но чувствовалось в них что-то не то недорисованное, не то перерисованное... Сообщения иллюстрировались астрономическими цифрами пленных, захваченных орудий, не поддающегося учету военного имущества и т. д. Из донесений о рейде конницы генерала Мамонтова нельзя было сделать иного вывода, что в тылу у противника не осталось живого места. На деле оказывалось, что Красная армия была многоголовой Лернейской гидрой, у которой на месте каждой отрубленной головы вырастали две новые. Добровольческая армия, нанося противнику громовые удары, неуклонно подавалась на юг. (...) Отрицательное влияние создавшейся к середине октября обстановки сказалось прежде всего на настроении командного состава Уральского корпуса. (...) Не оставалось иного выхода, как принять оборонительное положение, сдерживать противника в его стремлении на юг и ждать лучшего оборота дела». Автор мемуаров, предельно объективно, без лишних эмоций анализируя обстановку, предшествовавшую развалу Уральской армии, подводит читателя к выводу о неизбежности катастрофы: «20 ноября я выехал из полумертвого Калмыкова (места дислокации штаба Уральской армии) в штаб корпуса, находившегося в то время в Лбищенске. Дорога подмерзла, и мне удалось легко и быстро доехать по назначению. Уже начиная со станицы Сахарновской, стали встречаться обозы беженцев. По мере приближения к Лбищенску число этих обозов возрастало. Все это тянулось на юг, оставляя по сторонам дороги павших верблюдов и лошадей... Не буду описывать ни впечатлений, ни чувств, которые вызывались во мне видом этих «выкочевавших, блуждающих» по степи станиц-обозов, наполненных домашним скарбом, часто ненужным, больными, умирающими или уже умершими людьми. Скажу только, что после надежды на чудо только ненависть к врагу, ненависть, превышающая страх перед угрозой почти неизбежной гибели, могла выгнать этих людей в эту пору года в степь и заставить их идти неизвестно куда... Воззвания атамана к населению с убеждениями не покидать уцелевшие станицы успеха не имели. Гонимое какой-то сатанической силой, это население, погибая от эпидемии, от голода и холода, неудержимо стихийно шло на юг». Так начинался массовый исход жителей казачьих станиц на юг, сопровождавшийся развалом армии, потерявшей боеспособность, но сохранившей надежду на чудо: «И как это ни покажется странным, вера в чудо в эту тяжелую пору жила в уральце и только ею он реагировал на слишком очевидную угрозу гибели. Корпус, теперь так называемый, как сколько-нибудь организованная сила перестал существовать, сохранились названия дивизий, полков, батарей, под ними теперь надлежало разуметь жалкие остатки людей, уцелевших от тифа, и лошадей, еще не околевших от бескормицы. Наша конница, говорили казаки, теперь только «ходит...». Даже в этих экстремальных условиях остатки корпуса продолжали сопротивление. М. И. Изергин описывает последний бой вверенного ему корпуса: «25 ноября штаб корпуса перешел в поселок Горячинский, а 26-го красные продолжали наступление, если можно определять этими словами действие, произведенное ими в этот день, с целью овладения Лбищенском. Несмотря на нею незначительность и мизерность событий под Лбищенском в это 26 ноября, я должен сказать о них несколько слов, так как они, эти события, были последней печальной и жалкой попыткой Уральского корпуса проявить минимальную боеспособность. Около 8 часов утра указанного дня две-три сотни красной пе¬хоты с несколькими разъездами вышли из станицы Кожехаровской и по большому тракту стали двигаться к Лбищенску. Получение донесения о движении противника почти совпало с приездом в штаб корпуса атамана. Его сопровождал майор английской службы О'Брайен, начальник Миссии при штабе Уральской армии. Было солнечно, но очень холодно — дул резкий, пронизывающий «северянин». (...) Примерно через час по получении первого донесения было получено второе, в котором говорилось уже об оставлении нами Лбищенских позиций и самого Лбищенска. Быстрота, с которой протекали в это утро события, указывала, несомненно, на то, что авангард полковника Емелина отходил без боя. По получении второго донесения мы, я хочу сказать, атаман, майор О'Брайен и я, решили выехать вперед и посмотреть, что происходит в действительности между Горячинским и Лбищенском. Горячинский был забит войсковыми и беженскими обозами в той степени, что нам с трудом удалось вырваться на большую дорогу. Первое, что на нашем пути мы встретили, была батарея есаула Юдина. Последний доложил, что он снял свою батарею с позиции потому, что между ним и противником никого не было — пехотный авангард оставил позиции и ушел в долину Урала... Перед нами расстилалась покрытая снегом степь, а впереди, в удалении десяти верст, был виден Лбищенск, над которым висела черная дымовая туча — горел склад артиллерийских снарядов, недавно прибывших из Сибири. Изредка слышались глухие взрывы. Никаких признаков жизни... Фронт Уральской армии фактически был открыт. Это положение противником использовано не было. Описанным выше эпизодом, рисующим полный упадок боеспособности 1-го Уральского корпуса и умеренность наступательного порыва у красных, заканчивается вооруженная борьба на Уральском фронте, и сопротивление уральцев постигшему их бедствию перемещается в иную плоскость, принимает иные формы. На следующий день атаман и майор, немало смущенные тем, что они увидели на поле сражения под Лбищенском, отбыли в Гурьев...» Так завершил свое существование 1-й Казачий корпус, как, впрочем, и вся Уральская армия. В «Дополнении к послужному списку полковника Изергина» предпоследняя запись гласит: «Сдал командование 1-м Уральским казачьим корпусом 27 ноября 1919 года». Таким образом, Михаилу Ильичу пришлось командовать этим соединением Уральской армии ровно 4 месяца. Он вступил в командование корпусом в то время, когда Уральская армия откатывалась на юг под натиском превосходящих сил противника. Благодаря хорошо налаженной разведке, сумевшей разгадать его дислокацию и планы красных, блестяще проведен¬ному маневру и набегу на Лбищенск, корпус под командованием полковника Изергина, измотав и обескровив противника, отбро¬сил его на исходные позиции и вынудил перейти к обороне. Вряд ли в тех условиях можно было добиться большего. Оренбургские и Илецкие казачьи соединения, сражавшиеся рядом с уральцами, не выдержав напора красных, сложили оружие.
Вторая часть мемуаров М. И. Изергина, озаглавленная «Пятьдесят пять дней», посвящена описанию исхода уральцев на юг. Путь в 1000 верст по безводной и безлесной пустыне от города Гурьева до форта Александровска стал последним для множества людей, погибших от холода, голода, тифа. «Более тяжелого, я бы сказал, кошмарного похода военная история не знает», — говорится в донесении Главнокомандующему вооруженными силами на юге России от командующего Уральской Отдельной армией, войскового атамана Уральского казачьего войска. В марте 1920 года, когда в форте Александровском составлялось это донесение, уже не существовало ни Уральской Отдельной армии, ни Уральского казачьего войска. Был лишь генерал-лейтенант В. С. Толстов, подписавший донесение всеми своими прежними титулами. Не было и «похода» как организованного, руководимого, направляемого чьей-то волей движения войск. Было беспорядочное бегство разрозненных частей армии и толп местного населения, спасавшихся от красных. Была ли в этом вина или беда Толстова? Видимо, было и то и другое. Претензии можно предъявлять к очень многим военачальникам как у белых, так и у красных. Не по плечу, видимо, оказался Толстову груз огромной ответственности за жизнь уральских казаков, за судьбу родного края. Ни по боевому и жизненному опыту, ни по своему характеру В. С. Толстое не соответствовал той высокой должности, которую занимал, был не в состоянии квалифицированно руководить боевыми действиями казачьей армии в исключительно тяжелой обстановке, сложившейся в то время на Урале, не смог способствовать сплочению разнородных сил, ведущих под его руководством боевые действия. Нельзя не отдать должного выдержке и тактичности М. И. Изергина, который, хорошо зная В. С. Толстова и не приемля ни его методов военного руководства, ни его отношения к людям, сумел избежать в своих мемуарах каких-либо личных выпадов против своего начальника. Он высказывает критические замечания в его адрес лишь в тех случаях, когда видит явные ошибки и просчеты в руководстве войсками, которые приводят к печальным последствиям. Все сказанное здесь о В. С. Толстове имеет значение, прежде всего, потому, что те же события, которые описываются во второй части «Уральской катастрофы» М. И. Изергина, находят отражение в мемуарах B.C. Толстова «От красных лап в неизвестную даль (Поход уральцев)», изданных в Константинополе в 1921 г. Как известно, свой первый вариант записок «Уральской катастрофы» Изергин также обозначает 1921 г. и Константинополем. Разница лишь в том, что В. С. Толстову удалось опубликовать свои мемуары, тогда как все попытки М. И. Изергина издать свою «Уральскую катастрофу» оказались безуспешными. Поэтому волей или неволей Толстов оказался единственным летописцем событий, связанных с исходом на юг Уральского казачества. Мало кто знал, что существуют еще одни, неопубликованные, записки о трагических событиях в районе Северного Прикаспия, по-иному их трактующие. М. И. Изергин и В. С. Толстов по-разному освещают одни и те же события, характеристики многих действующих лиц заключительного акта Уральской трагедии у них, как правило, не со¬впадают, а иногда выглядят диаметрально противоположными. Изергин стремится быть точным, объективным, избегает попасть в плен личных симпатий и антипатий; описывая неудачи, не ищет козлов отпущения, не пытается свалить с больной головы на здоровую, не старается каким-то образом преувеличить, подчеркнуть свои заслуги, умалить значение тех, кому он не симпатизирует, кого считает своим недругом. К сожалению, этого нельзя сказать о мемуарах В. С. Толстова, которые здесь специально не рассматриваются. Мы касаемся их лишь в той части, где они пересекаются с мемуарами М. И. Изергина или непосредственно относятся к их автору. Впервые читатель «Уральской катастрофы» имеет возможность познакомиться с В. С. Толстовым со слов его начальника штаба полковника В. И. Моторного, который при первой встрече со своим сослуживцем М. И. Изергиным доверительно и откровенно излагает свое далеко не лестное мнение о командующем Уральской армией — как о военном руководителе, так и о человеке. Следует заметить, что полковника Моторного Толстов не относит к своим недругам и отзывается о нем и его деятельности, как правило, одобрительно. Но поскольку В. И. Моторный — штаб-офицер русской армии, кто-то может заподозрить его в необъективном суждении о генерале — выходце из казаков, к тому же с предубеждением относящемся к офицерам Добровольческой армии. Поэтому сошлюсь на мнение о В. С. Толстове его земляка Л. Масянова, уральского казака, также воевавшего под его началом. Он пишет о самодурстве атамана, который окружал себя людьми сомнительной репутации. В своих мемуарах В. С. Толстов уделяет много места своему любимчику — поручику Дзинциоло Дзиндциковскому — «Дз-Дз», темной личности, по словам Л. Масянова, «откуда-то взявшегося» [26], которому атаман дал неограниченную власть в Войске» [27]. Л. Масянов пишет о безответственности Толстова, своими необдуманными распоряжения¬ми, по сути дела, дезорганизовавшего действия армии в период ее отступления, сообщает о том, что исчезновение атамана из форта Александровска 22 марта 1920 г. произошло неожиданно, «никакого плана не было на дальнейшее, (...) не было на такой случай сборного пункта, (...) вышли люди, только случайно узнавшие, что атаман уходит» [28]. И далее: «Вышли в поход люди, не имея абсолютно ничего. (...) Причина распада отряда заключалась в том, что они не разделяли плана атамана идти на Персию. (...) Атаман настаивал на том, что он командир и что «советы со стороны ему не нужны» [29]. Из-за неудовлетворительной организации отступления, по словам Л. Масянова, «до места назначения дошла лишь 4-я часть вышедших, а, по слухам, вышло из пределов Войска 11000 человек» [30]. Трагическая ошибка белого командования заключалась в том, что во главе армии, которая, по идее, должна была связывать армию Деникина с армией Колчака, был поставлен человек, не пригодный для выполнения такой сложной и деликатной задачи. Толстов был человек авторитарного типа, неуживчивый, грубый, способный не налаживать контакты между людьми, а лишь разрушать их. Считая себя непогрешимым, он не терпел никаких советов или возражений, больше доверяя сведениям, полученным от жены и «вездесущего поручика Дз-Дз», как он называл этого проходимца, чем от своих ближайших помощников. Л. Масянов пишет о том, что «атаман имел характер крутой и с многими своими сподвижниками был в ссоре. Многие казаки не могли ему простить, что он разогнал Войсковой Круг», он был «в ссоре с генералом Г. К. Бородиным за то, что Бородин сильно критиковал действия атамана» [31]. Привыкший делить население уральских станиц на казаков и иногородних, к которым культивировалось отношение как к людям второго сорта, Толстов проводил эту линию и в армии. Он пишет «о состоянии антагонизма между казачьими частями и добровольческими, о «недовольстве распоряжениями командира Уральской в среде последних» [32]. Вместо того, чтобы сглаживать противоречия, ликвидировать настроения самостийности, широко распространившиеся среди казачества, он лишь разжигал антагонизм, что создавало нездоровую обстановку в армии, не способствовало повышению ее боеспособности. В своих мемуарах он постоянно кого-то разоблачает, обвиняет, оскорбляет неугодных ему сослуживцев, прежде всего не казаков, он пренебрежительно называет не по имени, а «этот молодец», «этот господин», «этот субъект», «всесторонний подлец» и т. д. и т. п. Командование Каспийской флотилией он называет «группой мерзавцев», офицеров связи, направляемых в Уральскую армию от Деникина и Колчака, он называет «эта с...», которые «за свой приезд сделают больше вреда, чем различные большевистские агенты» [33]. Советы и пожелания штаба генерала Врангеля, по его мнению, «объясняются единственным желанием издеваться» [34]. В неуважительном, пренебрежительно-уничижительном тоне описывает он свои встречи и беседы с адмиралом Сергеевым, генералом Т., генералом С. Вместе с казаками в исходе на юг участвовали и сражавшиеся вместе с ними против общего врага офицеры и солдаты Добровольческой армии, они испытывали по отношению к себе дискриминацию. Их начальники, проявляя заботу о подчиненных, обращались к атаману и его штабу с различными просьбами, что вызывало у атамана раздражение. «Их начальство перепортило мне немало крови свои¬ми требованиями», — писал он [35]. В своих мемуарах Толстов не упоминает имени полковника Изергина, игнорируя ту немаловажную роль, которую он играл и в период активных боевых действий и во время отступления. Думаю, что одной из причин столь странного отношения атамана к своему боевому соратнику явилась докладная записка полковника Изергина № 15 от 28 февраля 1920 г. на имя начальника штаба армии, в которой он обратился с просьбой достойно отметить заслуги своих подчиненных, отличившихся в боевых действиях. С подобного рода запиской к руководству армии обратился тогда и георгиевский кавалер генерал Юденич, начальник Астраханского отряда, ходатайствовавший о взятии на довольствие выведенного им из Гурьева отряда. Подчиненные и Изергина, и Юденича были не казаками, чем, видимо, и объясняется крайне отрицательная реакция Толстова на их докладные записки. Разгневанный атаман пишет: «Готов был бы кормить эту ораву... Эта братия сделала бы лучше, назначив этих офицеров санитарами и грузчиками для ускорения погрузки». В отношении записки Изергина атаман ограничивается язви¬тельными комментариями, не называя его по имени, а именуя «полковником Е.», которого считает «большим интриганом» [36]. Видимо, Толстов был вынужден сдерживать свой гнев, так как в то время полковник Изергин не подчинялся ему и занимал положение, с которым атаман не мог не считаться. Можно также предположить, что человек амбициозный и тщеславный, Толстов ревниво относился к военным успехам офицеров-добровольцев, в том числе и полковника Изергина (не казаки!), под руководством которого была проведена военная операция, считающаяся одной из самых удачных во всей истории Уральской армии. «Неужели, черт возьми, — восклицает он, — и моей заслуги здесь нет» [37]. В. С. Толстов обходит молчанием ряд мер, предпринятых им в интересах спасения казачьего войска, видимо потому, что они оказались неэффективными. О них мы узнаем из мемуаров М. И. Изергина. Так, 20 декабря своим личным приказом, без ведома начальника штаба армии атаман передал власть Комитету спасения войска. Изергин пишет: «Чтобы быть объективным, надо здесь сказать, что новая власть, не проявляя признаков большевистской организации, оказалась в условиях переживаемого критического момента абсолютно бессильной изменить что-либо в самодовлеющем ходе событий. Напротив, народившийся Комитет спасения внес лишь путаницу в уже царивший в Гурьеве хаос». Упразднив все тыловые учреждения Гурьева, атаман распорядился сформировать из личного состава этих учреждений Атаманский отряд спасения», в который попали, как отмечает Изергин, писаря, чиновники, офицеры — часто инвалиды, даже старые генералы... Не трудно представить себе, что представляло из себя »то импровизированное войско в боевом отношении... Отряд спасения так же быстро исчез, как быстро появился». Вкратце упоминая об ультиматуме командования красных, предложившего Уральской армии во избежание дальнейшего кровопролития сложить оружие, который был отвергнут, Изергин сообщает, что «30 декабря атаман со своим личным конвоем по¬кинул Гурьев. (...) С этого момента всякие признаки организованности отступления исчезают. (...) Конец Уральской армии и вообще Уральской области точно совпал с концом 1919 года». Критикуя действия командующего, Изергин вместе с тем с большим уважением относится к своим товарищам по оружию из Уральской армии, высоко оценивает их самоотверженную борьбу. Он пишет: «Уральская армия до конца выполнила свою роль и назначение в период гражданской войны. Не ее вина в том, что армии, которые она связывала, оказались неспособными решить задачи, на них возложенные». Говоря о недостатках командующего Уральской армией, об особенностях его характера, о просчетах, имевших место в его деятельности, мы отнюдь не хотим их абсолютизировать. Они были свойственны многим представителям Белого движения, что и явилось одной из причин его поражения. При всех своих недостатках В. С. Толстов был генералом, преданным Белой идее и России, искренне стремившимся создать армию, способную отстоять свободу горячо любимого им родного края. Сопоставляя мемуары Изергина и Толстова, нельзя забывать, что «Уральская катастрофа» была завершена спустя 30 лет после событий, в ней описанных. Изергин поэтому имел возможность с временной дистанции критически осмыслить прошлое, проанализировать и отредактировать дневниковые записи, которые он вел в течение полугодового пребывания на Урале. Толстов же опубликовал «От красных лап... » в 1921 г., т. е. по самым свежим следам событий. Поэтому в его мемуарах, как писал поэт, «перо его местию дышит». Командующий разгромленной армии, атаман, оставшийся без казачьего войска, не может сдержать бьющих через край эмоций, переполняющих его чувства горечи, гнева и ненависти. И это, конечно, не помогает, а мешает ему подняться выше личных переживаний, правильно осмыслить события, объективно оценить в них роль своих соратников и свою собственную. Различны и нравственные позиции, с которых рассматривают они происходившие события, оценивают поступки людей, определяют свое отношение к окружающему. Если подходить с такими критериями к мемуарам В. С. Толстова и М. И. Изергина, то, безусловно, «Уральская катастрофа» выигрывает по сравнению с книгой атамана Уральского казачьего войска. Но, к сожалению, книга Толстова давно известна читателю, первая же в сокращенном виде была опубликована лишь семь лет назад. Возникает вполне естественный вопрос: почему Изергин, который наверняка был знаком с мемуарами Толстова, изданными в 1921г., в своих записках ни разу на них не ссылается, даже не упоминает о них. Думаю, что он просто не хотел вступать в полемику с человеком, к которому относился без должного уважения. К тому же, он хотел описать события такими, какими они были в действительности, а не в фальсифицированном виде.
Итак, В. С. Толстов и его свита одними из первых покинули Гурьев, оставив на произвол судьбы множество людей, которым предстояло самим на свой страх и риск добираться до места назначения. Вернемся к Изергину. «В первых числах декабря мне пришлось еще раз покинуть штаб корпуса и выехать в Гурьев. Рассчитывая вернуться не да¬лее как через неделю, я оставил своего вестового с моими вещами в Круглой, о чем потом мне пришлось очень сожалеть (вестовой Изергина по имени Семен был из военнопленных красноармейцев. — Е. Ч.). Подчиняясь общей участи, на третий день по приезде в Гурьев я заболел, конечно, тифом. Вернуться на фронт мне не было суждено. Меня поместили в доме богатого коммерсанта в Гурьеве Чампалова. Если я уцелел и теперь могу описывать дни уральской катастрофы, то обязан этим исключительно заботам главного врача гурьевского госпиталя... Потеряв надежду и возможность вернуться на фронт, я просил штаб корпуса в Круглой командировать моего вестового с моим несложным багажом в Гурьев. На эту мою просьбу я получил ответ совершенно неожиданный и в такой степени же удручающий — мой Семен выстрелом в голову покончил свои дни. До сих пор, и вероятно навсегда, это самоубийство останется для меня нерешенной загадкой. Как я жалел, что, уезжая из Круглой, я не взял Семена с собой...» Последняя запись в «Дополнении к послужному списку полковника Изергина» гласит: «По ликвидации Уральского фронта выбыл из пределов области в форт Александровский в составе Британской миссии, декабрь 1919». В военной карьере М. И. Изергина произошло еще одно изменение, лишний раз подчеркивающее особое отношение к Михаилу Ильичу со стороны его сослуживцев: «Утром 27 декабря члены Британской миссии — капитаны Седдон и Брокелбенн с их переводчиком штабс-капитаном Запаловым и полковник Сладков собрались у меня в доме Чампалова. На этом собрании не присутствовали ни начальник Миссии майор О'Брайен, ни полковник Моторный, накануне заболевшие тифом. Обсудив положение и обстановку, степень драматичности которых была достаточно высокой, мы пришли к следующим решениям: уходить из Гурьева сколь возможно незамедлительно, ввиду того, что лед у берегов был достаточно прочным, идти до Жилой Косы, а при возможности и далее до Прорвы по льду на санях; просить инженера Урало-Каспийского нефтяного общества Мельбирта, в доме которого располагалась Британская миссия, подготовить экспедицию в отношении транспорта и продовольствия. Вечером того же дня я (...) переехал в Британскую миссию. Состояние моего здоровья заметно шло на улучшение. Командо¬вание будущим отрядом, по просьбе миссии, я принял на себя». М. И. Изергин понимал, что наряду с чисто военными целями Британская миссия выполняла на Урале специальную задачу, связанную с определением возможности английского проникновения в нефтеносные районы. «Появление в Уральской области в дни гражданской войны Британской миссии было для меня неожиданностью и ее действительная цель неясной. Теперь, побывав в Ракуше (нефтеносный район на берегу Каспийского моря, восточнее Гурьева), я понял, что там, где пахнет нефтью, нетрудно встретить либо англичанина, либо американца, либо их капиталы». Уральская катастрофа приобрела особо драматический характер из-за погодных условий. Изергин пишет: «В холодные зимы, когда северная часть Каспийского моря покрывается льдом, открывалось прямое сообщение, или, как говорят уральцы, «зимняя дорога» между Гурьевым и фортом Александровским. Этот путь на санях уральцы делали в 2,5 дня. (...) К нашему полному неблагополучию переживаемая зима до сих пор, по крайней мере, была теплой. Тем не менее мы не теряли надежды на то, что придут рождественские морозы, которые откроют дорогу по льду». Но сильные морозы начались слишком поздно, они застали беженцев в пути, когда использовать короткий путь по льду было уже нельзя и пришлось преодолевать расстояние более 1000 верст, огибая всю северную часть Каспийского моря. Почти половина «Уральской катастрофы» посвящена описанию этого пути. Верный своей реалистической манере, М. И. Изергин рассказывает о тех невероятных мучениях, которые пришлось пережить ему и его спутникам, о страданиях умирающих от холода, голода и болезней, о людях, теряющих человеческий облик, о трупах людей и животных, усеявших эту страшную дорогу смерти. «В то время, как мы уходили из Гурьева по Уралу, из того же Гурьева и из станиц, еще не занятых к описываемому моменту противником, по грунтовым дорогам, вернее, по верблюжьим тропам, на Жилую Косу тянулись бесконечные обозы беженцев, войсковых частей, штабов, управлений, госпиталей и т. д. ...Исход, переселение целого народа! Страшное, непонятное бедствие! Как и какими словами мог бы передать то беспредельное горе, тоску и тупой ужас, которые уносил с собой этот народ, уходя неизвестно куда, покидая тех, кто уйти не мог, покидая свои станицы, свою родину, свое любимое детище Яик?!.. Трудно определить численность этой беспорядочно движущейся, голодной и раздетой массы людей, подчиняющейся теперь только силе инерции и инстинкту самосохранения. В моем распоряжении нет, да и не могло быть, никаких цифровых данных, позволяющих судить о численности этой массы. Я определяю эту численность не по документам, а по совокупности впечатлений от всего, мною виденного, начиная от Бударина до Прорвы включительно. Без риска ошибиться в сторону превышения я определяю интересующую нас численность в двадцать тысяч человек... возможно, больше, но, во всяком случае, не меньше. (...) 1919 год, истощив в уральце силу сопротивления насилию над ним, выбросил его, изнемогающего и больного, в необъятные пространства мертвого Закаспийского края. Что готовил тому же уральцу следующий момент вечности — 1920 год, мы будем видеть из последующих трок моего повествования». Мемуары делятся на главы, соответствующие названиям населенных пунктов, через которые проходила группа Изергина, насчитывавшая около 60 человек, и даты ее прохождения. Они также снабжены картами-схемами, определяющими «путь каравана». По дороге к группе Изергина, наиболее организован¬ной и подготовленной к длинному и трудному переходу, присоединились выбившиеся из сил, больные попутчики. Нашли приют в группе Изергина больные тифом полковник Моторный с женой и дочерью; полковник выжил, но жена с дочерью скончались. Особенно большим бедствием для беженцев стал снежный буран, свирепствовавший три дня подряд. «В эти три дня неописуемого ужаса люди и животные отряда были буквально прикованы к земле, лишенные физической для них возможности передвижения в пределах нескольких шагов, не будучи в состоянии преодолеть сопротивление ветра. Весь лагерь был засыпан снегом толщиной в 1—1,5 аршина. К утру 1 февраля показание термометра — 22°С ниже нуля... Я не чувствую себя в силах дать хотя бы приблизительную картину того, что творилось на пути из злополучного Кизил-Джара в Куй-Кюль, мертвые на дороге, мертвые у дороги, мертвые в некотором удалении от нее, отряды, пострадавшие частично, отряды, которые в целом их составе остались там, где буран преградил им путь. Почти все замерзшие люди сохраняют одно и то же положение: они лежат на спине со сжатым кулаком правой руки около рта, наполненного снегом. Вероятно, последнее чувство человека, умирающего от холода, есть чувство жажды». Читая эти строки из «Уральской катастрофы», вспомнил зиму 1942—1943 гг. под Сталинградом, трупы замерзших немецких солдат, многие из них лежали именно в такой позе, о которой пишет М. И. Изергин. Понес потери и отряд Изергина. Михаил Ильич и здесь верен себе: настоящий командир должен четко выполнять и эту скорбную обязанность. Он пишет: «Русско-британский отряд прибыл в форт Александровский на 55-й день выхода из Гурьева, потеряв в пути 16 из 62 человек первоначального состава отряда, иначе говоря, отряд оставил четвертую часть своих членов... Что можно сказать о числе людей, оставшихся на пути смерти от Гурьева до форта? Вопрос, на который ответить трудно. Если русско-британский отряд, организованный, обеспеченный двадцатидневным запасом продовольствия потерял четвертую часть своих людей, то какие обоснованные предположения могут быть сделаны относительно судьбы неодетой и голодной массы людей, бросившейся в пространство в стихийном порядке? Я не решаюсь приводить здесь цифровые данные потерь, данные, основанные на многих моих личных наблюдениях и впечатлениях, из опасения ошибиться. Но несомненно то, что эти потери несообразно, абсурдно велики». О каждом из погибших подчиненных ему людей пишет он с горечью, называя их имена и обстоятельства гибели. Одну из глав своего грустного повествования Изергин назвал «Ефимыч» по имени старого казака, бывшего денщика полковника Мизинова, убитого в бою под Уральском в июне 1919 года. «Понеся эту потерю, Ефимыч не покинул осиротевшую семью полковника Мизинова — жену и двух детей. Весь тяжелый путь от Гурьева до бивуака, где его подстерегла смерть, я наблюдал, с каким самопожертвованием он заботился о вдове Мизиновой и ее детях. Утром 22 февраля Ефимыча нашли мертвым под кошмой у входа в палатку наших дам. Не часто, но все же встречаются удивительные люди, люди, которые всю свою жизнь заботятся о других, скромно и бескорыстно оставляя личные интересы на втором плане, считая, что так должно быть и не может быть иначе. Таков был наш бедный старый Ефимыч». Не произвела ли личность и смерть Ефимыча на Михаила Иль¬ича столь сильное впечатление из-за того, что сам он обладал та¬кими же человеческими качествами, как этот старый казак? Наконец скорбный путь окончен. «24 февраля 1920 года, точно в полдень, головное отделение русско-британского отряда вошло в форт Александровский. За несколько часов до этого события случилось другое: жена полковника Попова благополучно разрешилась от бремени, произведя на свет младенца, не знаю, мальчика или девочку. Так или иначе, мы не только теряем, но и приобретаем. Последний акт Уральской драмы закончен». М. И. Изергин завершает свое повествование на оптимистической ноте: жизнь побеждает смерть. «Прибытием русско-британского отряда в форт я заканчиваю мою печальную повесть».
Отправлено: 04.05.14 23:04. Заголовок: ПРИКАЗ Уральской Отд..
ПРИКАЗ Уральской Отдельной Армии 21 - 8 апреля 1919 года. Пос. Бударин No 237
Объявляю списки офицеров и чиновников по состоянию к 24 марта ст.ст. по полкам Уральской армии. Командующий армией Генерал-майор Толстов.
Уральский конный полк войсковой старшина Хохлачев Василий Матвеевич полковник Бизянов Петр Константинович есаул Кокарев Николай Аркадьевич подъесаул Осиновсков Александр Яковлевич подъесаул Каймашников Иван Фомич сотник Воронжев Порфирий Савельевич сотник Лобушкин Александр Северьянович хорунжий Мусатов Петр Меркурьевич хорунжий Неботеев Семен Павлович хорунжий Маштаков Георгий Поликарпович хорунжий Бородин Сергей Николаевич хорунжий Землянушнов Иван Карпович хорунжий Кузнецов Василий Назарович хорунжий Мурзин Яков Михайлович хорунжий Сладков Платон Иванович хорунжий Свешников Николай Александрович корнет Юдин Леонид Ардалионович прапорщик Пальгов Василий Иович прапорщик Арчажников Алексей Павлович прапорщик Усалин Михаил Степанович прапорщик Сакмаркин Григорий Иванович прапорщик Суетин Сидор Павлович прапорщик Сергин Дмитрий Владимирович прапорщик Старцев Кирилл Наумович портупей-юнкер Турсенин Михаил Николаевич подхорунжий Донсков Александр Иванович подхорунжий Свечников Иван Терентьевич подхорунжий Елизаров Харитон Николаевич подхорунжий Суетин Павел Николаевич подхорунжий Щурихин Никита Дмитриевич подхорунжий Пальгов Яков Иович подхорунжий Новиньков Григорий Матвеевич подхорунжий Таршилов Мин Потапович подхорунжий Землянушнов Николай Минович чиновник военного времени Кириллов Михаил Владимирович чиновник военного времени Иванов Александр Иванович коллежский ассесор Черыков Павел Леонтьевич надворный советник Лебедев Петр Васильевич кандидат на классную должность Хондохин Василий Иванович
Лбищенский конный полк полковник Сладков Тимофей Ипполитович есаул Жагулин Николай Агеевич есаул Щурихин Николай Кондратьевич есаул Казанцев Александр Семенович подъесаул Яковлев Евгений Константинович подъесаул Ливкин Георгий Николаевич сотник Кондрахин Аркадий Сергеевич сотник Карнаухов Павел Максимович хорунжий Слесарев Трофим Алексеевич хорунжий Косарев Александр Стахеевич хорунжий Буренин Иосиф Дмитриевич хорунжий Мясников Георгий Григорьевич хорунжий Пальгов Николай Илларионович хорунжий Чернухин Виктор Петрович хорунжий Пальгов Афанасий Иванович прапорщик Соловьев Георгий Семенович прапорщик Жмакин Петр Николаевич прапорщик Денисов Виктор Федорович прапорщик Иванов Николай Павлович прапорщик Конафьев Алекс.Петрович прапорщик Бахарев Алек.Тихонович прапорщик Акунишников Василий Авдеевич прапорщик Голоунин Николай Сергеевич прапорщик Карташов Павел Федотович прапорщик Махорин Виктор Лукьянович прапорщик Бунькин Иван Ионович подхорунжий Рыбинсков Трофим Трифонович подхорунжий Казанцев Иван Семенович подхорунжий Лобиков Иван Игнатьевич подхорунжий Лобиков Стахей Лукьянович подхорунжий Железнов Павел Васильевич подхорунжий Руковишников Павел юнкер Чумаков Борис Павлович ветеринарный врач Замаренов Вадим Савватеевич чиновник военного времени Кулагин Иван Калистратович чиновник военного времени Потеев Садых гражданский чиновник Бакалдин Константин Александрович
Сахарновский конный полк войсковой старшина Мизинов Александр Давыдович войсковой старшина Дынников Игнатий Филиппович есаул Серебряков Семен Мефодьевич подъесаул Панов Никита Миронович подъесаул Дамрин Марк Гаврилович сотник Ефремов Сергей Автомонович хорунжий Косарев Михаил Стахеевич хорунжий Хивинцев Дмитрий Акимович хорунжий Власов Анатолий Фаддеевич хорунжий Чинарев Константин Александрович прапорщик Варыпаев Владимир Фаддеевич прапорщик Матасов Павел Григорьевич прапорщик Вязниковцев Григорий Кон. прапорщик Буянов Василий Федорович прапорщик Каймашников Василий Ксенофонтович прапорщик Гудов подхорунжий Попов Иван Абрамович подхорунжий Портнов Илларион Иванович подхорунжий Зарубин Григорий Осипович подхорунжий Бизянов Александр Васильевич подхорунжий Краденов Кирилл Сазонтович подхорунжий Железнов Александр Фил. подхорунжий Трофимов Владимир Харитонович подхорунжий Марков Владимир Иванович подхорунжий Чеботарев Ефим Иванович и.о. медицинского врача Курлин
Калмыковский конный полк войсковой старшина Марков Александр Иванович подъесаул Паленов Николай Иванович подъесаул Корин Сергей Иванович подъесаул Фолимонов Федор Ксенофонтович подъесаул Герасимов Мелетий Семенович подъесаул Прикащиков Дмитрий Владимирович сотник Осипов Владимир Никитович сотник Бизянов Михаил Александрович хорунжий Набатов Василий Иванович хорунжий Хрущев Петр Евсеевич хорунжий Соколов Дмитрий Артимонович хорунжий Погодаев Дмитрий Вонифатьевич хорунжий Мусатов Александр Фил. хорунжий Ноготков Павел Николаевич прапорщик Фокин Георгий Серапионович прапорщик Колягин Иван Парамонович прапорщик Ботов Григорий Потапович подхорунжий Ботов Василий Сергеевич подхорунжий Шилин Григорий Меркурьевич коллежский регистратор Дринясов Михаил Ник. чиновник Найденов Николай Артем, чиновник Дамрин Стахей Гаврилович инженер Жегулин Павел Иванович
Гурьевский конный полк войсковой старшина Карнаухов Константин Илларионович есаул Самсонов Кондратий Акимович сотник Погодаев Николай Тимофеевич сотник Митрясов Борис Петрович сотник Каймашников Григорий Ефимович сотник Ергучев Тихон Сергеевич сотник Емелин Павел Фаддеевич хорунжий Максов Павел Сергеевич прапорщик Каймашников Евтихий Ник. прапорщик Овчинников Федор Степанович прапорщик Водениктов Петр Анисимович подхорунжий Скоробогатов Анатолий Илларионович подхорунжий Морунов Дмитрий Гаврилович подхорунжий Завалов Феодосий Илларионович подхорунжий Истомин Флегонт Андреевич вахмистр Кораблев Андрей Петрович вахмистр Хорошхин Николай Иванович старший урядник При данов Василий Мих. чиновник Колузанов Иван Арефьевич чиновник Чукалин Александр Андреянович чиновник Гремяцкий Иван Леонтьевич чиновник Живетин Василий Антонович
1-й Партизанский конный полк войсковой старшина Абрамов Николай Митрофанович войсковой старшина Албин Николай Авксентьевич подъесаул Сорокин Яков Яковлевич подъесаул Назаров Максим Михайлович сотник Кокарев Виктор Аркадьевич сотник Абрамов Михаил Митрофанович сотник Фаддеев Павел Андреевич хорунжий Адеянов Иван Филиппович хорунжий Кошелев Константин Алек. хорунжий Соболев Стахей Гурьянович хорунжий Морунов Сергей Емельянович хорунжий Мостовщиков Иван Николаевич хорунжий Хондохин Иван Иванович хорунжий Соколов Василий Кузьмич подпоручик Козлов Дмитрий Емельянович прапорщик Чернобровкин Даниил Илларионович прапорщик Нищев Иван Харлампиевич прапорщик Новиков Василий Иванович прапорщик Морунов Назарий Елисеевич зауряд-прапорщик Пастухов зауряд-прапорщик Пальгов Иван Павлович подхорунжий Пономарев Филип Семенович подхорунжий Уланов Георгий вахмистр Толстов Роман Емельянович вахмистр Лутовинов Александр Иванович чиновник военного времени Фомин Александр Александрович кандидат на классную должность Егоров Иван Никифорович
2-й Партизанский конный полк войсковой старшина Горшков Владимир Георгиевич сотник Соколов Харитон Георгиевич сотник Гаврилов Иван Николаевич сотник Плетнев Георгий Павлович хорунжий Скоробогатов Корнилий Платонович хорунжий Балалаев Петр Семенович прапорщик Пологов Иван Иванович прапорщик Шарапов Петр Дмитриевич прапорщик Асташкин Николай Васильевич подхорунжий Щучкин Яков Федорович подхорунжий Ефремов Павел Дмитриевич подхорунжий Рекунов Назарий Парамонович подхорунжий Землянушнов Иван Спиридонович подхорунжий Ерофеев Мин Тимофеевич чиновник военного времени Попов Константин Абрамович чиновник военного времени Еремин Николай Игнатьевич чиновник военного времени Божедомов Сергей
1-й Учебный конный полк войсковой старшина Донсков Виктор Иванович войсковой старшина Митрясов Николай Прокофьевич есаул Донсков Илья Николаевич есаул Портнов Алексей Савельевич есаул Шилимов Афанасий Филаретович есаул Голубов Вениамин Яковлевич есаул Агафонов Иван Терентьевич подъесаул Ширванов Абдулла Фаредович подъесаул Юдин Михаил Макарович подъесаул Карташев Вячеслав Александрович подъесаул Пузаткин Дмитрий Максимович сотник Краснов Георгий Васильевич сотник Аронов Михаил Стахеевич сотник Бахин Дмитрий Андронович сотник Портнов Михаил Савельевич сотник Арчашников Лавр Павлович сотник Витошнов Семен Иванович сотник Железнов Михаил Александрович сотник Киров Борис Николаевич хорунжий Горшков Георгий Максимович хорунжий Чуреев Александр Никитич хорунжий Юдин Григорий Тихонович хорунжий Живетин Петр Павлович хорунжий Сакмаркин Илья Михеевич хорунжий Телятов Григорий Иванович хорунжий Митрясов Александр Афанасьевич
Прикомандированные: есаул Свешников Павел Андр. подъесаул Орлов Николай Васильевич подъесаул Аржанов Константин Петрович подъесаул Еремин Владимир Александрович подъесаул Марков Дмитрий Иванович сотник Казаркин Леонид Александрович сотник Грачев Иван Павлович сотник Чистоблинников Филипп Дмитриевич сотник Железнов Игорь Владимирович сотник Добрынин Федор Михайлович поручик Лебедев Анатолий Дмитриевич подпоручик Мартынов Константин Максимович хорунжий Белов Константин Давыдович хорунжий Верушкин Николай Макарович хорунжий Соколов Владимир Михайлович хорунжий Чекалин Александр Антонович хорунжий Смоленов Григорий Абрамович прапорщик Любимов Варлаам Мих. прапорщик Щучкин Сергей Терентьевич прапорщик Гутарев Александр Александрович прапорщик Доронин Емельян Аверкиевич лекарь Тамбовцев Владимир Иванович ветеринарный врач Кривобоков коллежский регистратор Хрулев Ферапонт Ануфриевич чиновник военного времени Давыдов Александр Васильевич чиновник военного времени Астафьев Николай Федорович чиновник Щурихин свободный художник Берольский Самуил Осипович оружейный техник Прибытков чиновник военного времени Салыкин
Отправлено: 31.03.15 19:57. Заголовок: В книге" Белые г..
В книге" Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны"Авторы: Е. В. Волков, Н. Д. Егоров, И. В. Купцов говорится,что начальником 6-й Уральской дивизии был генерал-майор Николай Николаевич Бородин.Но выше указано:"Приказ по Уральской Армии №639 от 8 сентября: «Обьявляю для сведения, что в бою под Лбищенском 5 сентября пал смертью храбрых доблестный начальник 6 й дивизии полковник Николай Николаевич Бородин. Мир праху твоему, дорогой герой, положивший жизнь свою за дорогое для тебя Войско. Прочесть во всех сотнях, командах и батареях. Временный Командующий Армией генштаба генерал-майор Тетруев.»" ???
Отправлено: 31.03.15 20:25. Заголовок: В той же книге говор..
В той же книге говорится,что В.С.Толстой стал генерал-майором в 1918 году.Но в статье С.С.Балмасова "Антибольшевицкое движение в Уральском войске"-Альманах "Белая гвардия"№8 .2005 г.,с.163 говорится:"В начале марта 1919 Войсковой съезд уступил власть полковнику В.С.Толстову.кандидатура которого было поддержана большинством казаков".???
Отправлено: 31.03.15 21:23. Заголовок: В других источниках ..
В других источниках В.С.Толстов В марте 1918г. привел отряд уральских казаков с фронта на Урал с оружием и орудиями, за что 7 июля 1918г произведен Уральским Войсковым съездом в генерал-майоры .???
Добрый день, я может не по теме, но вы я смотрю специалист по Уральскому казачеству, может вы подскажете... Меня интересуют Уральские казаки Тюрюковы выходцы из п. Грязный, Соболевской станицы, Уральского уезда. Это предки непосредственно моего мужа и моих детей. Со слов родственников Тюрюков Самуил (предположительно рожден во второй половине 19 века) был участником и Первой мировой и гражданской войн. Если вам не сложно подскажите о поселке непосредственно историю его формирования и о его жителях в частности о Тюрюковых. Заранее благодарна. Татьяна.
Уважаемая Татьяна, вам надо зайти на форум http://gorynychforum.forum24.ru/?0-14, там более компетентные специалисты по Уральскому казачьему войску. Я все лишь любитель, и у меня нет таких данных.
Отправлено: 21.10.18 21:35. Заголовок: Осень 1919 года на У..
Осень 1919 года на Урале
Конец сентября и первая половина октября могут быть отмечены лишь рядом столкновений на фронтах Уральского и Илецкого корпусов, столкновений, носивших характер усиленных рекогносцировок. 23 сентября красные пытаются, наступая от Скворкина, сбить нас с Янайкинских позиций. Им удается потеснить наш правый фланг, но, сбитые в свою очередь на их правом фланге 1-й дивизией, красные к вечеру того же дня отходят в исходное положение. 30 сентября Уральский корпус предпринимает усиленную разведку в направлении к Скворкину с тем же примерно успехом, с каким красные атаковали нас 23-го числа. Не лишено, однако, интереса отметить здесь, что, вопреки тому, что в это наше наступление Скворкин был окружен со всех сторон, взять его все же не удалось: по-видимому, красные научились не бояться конницы, сидя за заборами и стенами построек. Затем Уральским корпусом предпринимается операция более или менее крупного масштаба, но по обстоятельствам, аналогичным, если не тождественным тем, которые имели место 18 августа под Мергеневым, она могла потом послужить темой для скверного анекдота. В первых числах октября штаб Илецкого корпуса сообщил из Джимбетийской Ставки, что конному отряду полковника Емуранова - 17 полков с батареям и - приказано после переправы через Урал где-либо в районе станиц Кирсановская- Генварцевская идти на Уральск. Ставя об этом в известность Уральский корпус, командир Илецкого просил поддержать Емурановский отряд способом, который по обстановке будет признан командиром Уральского корпуса наиболее целесообразным. Получение этого сообения с просьбой о содействии полковнику Емуранову удивительно удачно совпало с уже принципиально принятым решением командира Уральского корпуса выслать конный отряд в тыл противника с задачей перехватить железную дорогу Уральск - Саратов в районе станций Семиглавый Мар - Шипова. Эта задача возлагалась на начальника 1-й дивизии полковника Кириллова, незадолго перед тем вернувшегося на фронт после ранения под Лбищенском 9 августа.
Отправлено: 17.12.18 19:00. Заголовок: Алексей 2-й пишет: ..
Алексей 2-й пишет:
цитата:
Царевский пеший полк в сентябре 1919г. входил в состав 6-й Уральской кон. дивизии на Сламихинском фронте. К концу 1919г. из остатков полка сформирован Степной батальон, который передан на усиление 1-го Уральского корпуса в пешую группу полк. И.В.Емелина.
Отправлено: 17.12.18 21:43. Заголовок: ....В итоге единстве..
....В итоге единственной крестьянской боевой частью, сформированной в Уральской армии из жителей Самарской губернии, стала Семеновская крестьянская дружина. Она составила основу пехотного полка, получившего название: «33-й Николаевский пехотный полк». Он показал хорошие боевые качества. Тем не менее полк был расформирован 18(31) июля 1919 г. «ввиду малой боеспособности и большого процента сдающихся в плен солдат». Очевидно, лучшие бойцы к этому времени выбыли и часть утратила прежние боевые качества. Из полка был выделен Семеновский батальон, который продолжил свой боевой путь как самостоятельная воинская часть. Батальон находился на фронте до конца. Остатки семеновцев, около 30 человек, летом 1920 г. были перевезены в Басру (Ирак), откуда рассеялись по другим странам или вернулись в Советскую Россию. https://pugachevskoevremya.ru/beloe-vosstanie-v-sele-semenovka
Отправлено: 12.12.21 21:12. Заголовок: Приказом № 424 от 28..
Приказом № 424 от 28 декабря 1918 г. по войскам Уральской армии Уральский учебный пеший полк, 1-й Гурьевский учебный пеший дивизион, Сводный Уральский льготный пеший дивизион и 33-й Николаевский стрелковый полк с конно- партизанской командой сводились в 1-ю Уральскую отдельную пешую казачью бригаду. ( РГВА. Ф. 40210. Оп. 1. Д. 2. Л. 37.)
Посадский А. В. ПРОТИВНИКИ ЧАПАЕВА: ЗАВОЛЖСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ В 1918 ГОДУ
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 31
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума