Гражданская война в России, 1918-1922.

В октябре вышел в прокат новый фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар». На вопрос, о чем эта картина, ответить оказалось совсем не так просто, хотя автор потратил немало сил на то, чтобы разъяснить, что именно он имел в виду.

В прокат вышел новый фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар». На вопрос, о чём эта картина, ответить оказалось совсем не так просто, хотя автор потратил немало сил на то, чтобы разъяснить, что именно он имел в виду.

С точки зрения сочетания несочетаемого «Солнечный удар» является очередным михалковским экспериментом над зрителем и критиками. В основу сценария положены два совершенно разных произведения Бунина: романтический рассказ «Солнечный удар» и мрачные дневниковые записи, которые писатель вёл в Москве и Одессе во время гражданской войны. Первое произведение художественное, второе документальное. По настроению они не просто отличны, они полярны. Представлены сюжеты в фильме параллельно, то есть мы видим героя «до» и «после» одновременно. Вопрос, о чём фильм, возникает практически сразу: то ли о любви на фоне истории, то ли об истории на фоне любви. Как водится у Михалкова, и то, и другое, оказалось неверным.

Своими интервью Михалков настраивал скорее на историческое осмысление, что озадачивало. Все знают, как Бунин ненавидел советскую власть. Известно, и как Михалков относится к современной российской государственности. Эти два взгляда не так-то просто совместить: Бунин однозначно отрицал советский период, а Михалков вроде бы относится к нему с пониманием, не готов вычеркивать эту страницу и даже сетует, что страна распалась в 1991. Бунин аплодировал бы Беловежским соглашениям и приветствовал бы лидеров Болотной площади, Михалков же к ним более чем критичен. Роднит эти две фигуры разве что любовь к патриархальной России, которая в случае Бунина слилась с воспоминаниями детства, а в случае Михалкова была воспринята с молоком матери вместе с искренним (а не напускным) «православием детства».

Бунин народ не любил. Михалков, напротив, ценит, и убежден, что люди стоят того, чтобы с ними разговаривать. Поэтому НС тратит время на авторскую телепрограмму «Бесогон» (выходит еженедельно на канала «Россия 24»), в которой старается доходчиво обосновать свою точку зрения. Снимает режиссёр и документальные ленты о российской глубинке, обращаясь, пусть и свысока, но к широкой аудитории, а не «продвинутому меньшинству». Бунин же, апеллировал исключительно к представителям своей среды.

Для Бунина, как и для Ивана Ильина, Россия в 1917 году погибла. Михалков же поддерживает «режим», напрямую вытекающий из СССР, хотя понятно, что современная Россия лево-либеральна, а не традиционна, управляется как корпорация (со всеми ограничениями), а не как учреждение, о чем мечтал Ильин. То есть страну в её современном виде Бунин точно не признал бы, в то время как для Михалкова она ценна и её падения он не хочет. Еще одна деталь: «Солнечный удар» написан Буниным после дневников, хотя хронология сюжетов обратная. То есть Бунин погружался в воспоминания, Михалков же ориентирован в будущее и своей картиной пытается предостеречь от рокового повторения прошлого.

Переосмысливая Бунина, Михалков вроде бы ставит акцент на необходимости направлять тех, кому Бог не дал культуры, образования, воспитания и прочих атрибутов экзистенциальной матрицы, с помощью которых человек выстраивает свои отношения с миром. Главную беду современной России Михалков видит в желании потенциально дееспособных людей отсидеться в уютном субкультурном мирке, ни в чём не принимая участия. Но это лишь на первый взгляд. Анализ предмета меняет картину.

Форма
Ассоциативный ряд Михалкова сложен, а те, кто считают его образы прямолинейными, заблуждаются. Когда в фильме НС коляска летит с лестницы, то это не примитивная цитата из «Броненосца Потёмкина». Это сжатое размышление о судьбе режиссёра, снявшего легендарный эпизод, напоминание об атмосфере, которая царила в стране, когда создавался шедевр, намёк на навязчивое воспроизведение. Коляска в «Солнечном ударе» – это призыв прервать череду падений, а вовсе не повтор эффектного образа. То, что у Михалкова кажется примитивным, никогда таковым не является, это надо понимать.

Ещё одна традиционная михалковская сложность – его особый юмор. Высокопарный рассказ Бунина приобретает в интерпретации НС отчётливый водевильный оттенок, пикируя порой в откровенный фарс. Влюблённый поручик в исполнении Мартиньша Калиты не трогателен, а неуклюж и жалок. Он похож скорее на клоуна, чем на героя-любовника. То он забирается в каюту любимой девушки, где все рушит, то неловко садится на очки любимой, то нелепо лишается часов из-за ошибки фокусника, то роняет саблю в самый душещипательный момент.

Таким образом в любовном сюжете от бунинской романтики не остаётся и следа, да и сама тема любви оказывается под большим вопросом, поскольку герой всё время путает образ покорившей его воображение молодой женщины с образом «действующей» возлюбленной, а манящий силуэт избранницы постоянно приводит его не по адресу. То есть мы видим как бы не любовь, не возвышенное стремление души к душе, а банальный ситуационный аффект.

Лето, природа, вынужденное воздержание – вот рецепт «большого чувства» по-михалковски. Настоящая любовь не обманывает, обманывает иллюзия любви. У Бунина же ничего комического в истории нет, у него описана страсть, тяжёлая и неотвратимая, и над ней точно не посмеёшься. Литературный герой «Солнечного удара» фигура трагическая, а у Михалкова это неудачник, который сначала упустил свою возлюбленную, проспав её уход, а потом упустил повторно, когда пароход с ней на борту проплыл мимо.

Тем более не смешны бунинские «Окаянные дни». Но и в этом сюжете Михалков находит место гротеску. Сцены, предшествующие трагической развязке, откровенно комичны, и это до последнего сбивает с толку – зритель никак не может поверить, что положение героя и правда безнадежно. Михалков как никто другой умеет быть одновременно и забавным, и трогательным, и возвышенным, и приземлённым, и романтичным, и циничным, и глубоко трагичным. Но эта многозначность, которая в жизни сквозит в каждой детали бытия, очень трудно воспринимается в кино.

Интересен и вердикт автора. Казалось бы, он должен сочувствовать пленённым русским офицерам, отвести им хоть какую-то роль в истории. Фильм начинается с фотографий, олицетворяющих идею оставленного на грешной земле следа. На протяжении всего повествования военные пытаются сделать групповой снимок, что им в конце концов удается. Тлеет, остаётся слабая надежда, что фотография уцелеет как доказательство того, что жизнь была не напрасной, но нет. От бравых русских офицеров не остаётся ничего. Да не такие уж они и бравые: один доносчик, другой убийца, остальные и вовсе ни рыба ни мясо…

Мужчина и женщина
В качестве названия фильма Михалков выбрал заголовок романтического рассказа, а не дневников. Поэтому тема мужчины & женщины в фильме «Солнечный удар» заслуживает самого пристального внимания. Мы уже поняли, что герой картины смешон и жалок, что он путает любовь с иллюзией, преисполнен сентиментальными переживаниями, которые полностью закрывают от него реальный мир. Именно он просмотрел пытливого мальчика Егория, который со временем превратился в революционного палача. Удивительно, что человеческое сочувствие вызывает именно этот пацан, ставший красноармейцем. Кажется, что он ищущий, что ему очень хочется понять, где «правда», в которой «наша сила», и это сильно отличает его от героя, которого в романтической новелле не волнует ничего, кроме личных переживаний, связанных с женщинами.

Совсем иначе выглядит героиня «Солнечного удара». Она прекрасна. Добра, снисходительна, иронична, решительна, она пленительно смеётся и словно светится изнутри. Выбор героя понять легко, а вот её – трудно… Ведь эта девушка сущий идеал: молодая, красивая, но… женщина-мать! В кадре она появляется исключительно в сопровождении детей (за вычетом пары сцен), в то время как у Бунина никаких детей, кроме упоминания о маленькой дочери, в сюжете нет. Таким образом «материнство» героини чисто михалковский нюанс.

Интересно и другое: покидая на рассвете своего спящего возлюбленного, героиня шепчет ему, что видит теперь, каким он был маленьким. То есть она смотрит на него, как на ребёнка. Её всепрощающая снисходительность в сочетании с ускользанием и формирует коктейль женственности. Кажется, что идеальная женщина в представлении Михалкова должна быть способной на unconditional love и неизбежно растворяться в пространстве, потому что никакой пары с материнским образом создать нельзя.

Есть в «Солнечном ударе» и альтернативный женский образ. Это тоже женщина-мать, но другая, холодная и карающая. Революционерка, которую поклонник постоянно называет «богиней». Сначала она мешает пленным офицерам запечатлеть себя на снимке, а затем убивает их. Эта женщина жестока и коварна. По её приказу белых офицеров грузят на баржу, они думают, что отправляются за границу, а на самом деле отправляются на дно… «Богиня» и всё, что с ней связано, зловеще комично. То есть инфантильный и безобидный комизм героя в любовном сюжете, оборачивается дьявольской ухмылкой смертоносного женского начала в дневниковом.

Комедия и драма в фильме зеркальны. Нелепость героя в одной плоскости оборачивается трагедией в другой. Но его судьбу мы по крайней мере видим, а вот женских судеб в поле зрения нет. В «Солнечном ударе» женщины – символы. Неизменяемые оси координат, относительно которых выстраивается жизнь героя. Мы ничего не узнаем ни про прошлое, ни про будущее красавицы с парохода, как мы ничего не узнаем про историю пламенной революционерки. Обе они являются испытанием. Обе – ипостаси «великой матери», которая сначала манит, потом бросает, обманывает и убивает.
Показательна и любовная сцена. Она снята изумительно красиво, но участники соития практически не присутствуют в кадре одновременно. Мы наблюдаем за ними, словно они переживают момент высокого эротического переживания в разных пространствах и находятся не вместе, а врозь. То есть получается, что любовь, которую герои вроде бы испытывают друг к другу, не более чем катализатор внутреннего аффекта, а объект страсти – всего лишь наркотик, который обеспечивает пропуск на территорию наслаждения, но никак не является попутчиком в этом путешествии.
В связи с этим возникает масса вопросов. Почему два разных животных – мужчина и женщина – постоянно тянутся друг другу? В чём секрет этого влечения? Наслаждение ведь приходит и уходит, а дети рождаются и без любви. Эротическая сцена безусловно является кульминационной и её красота не просто завораживает, а фиксирует зрителя на главном вопросе: в чём же смысл любви? Может быть в том, что это обряд инициации, который не всякий способен пройти?

Многие сочли неудачей параллельный монтаж соития и работы механизмов. Но НС не был бы мастером, если бы не предполагал такого варианта. Режиссёр ставит зрителя ровно в то положение, в котором находится его поручик – не всё так просто, как кажется. Герой вроде как пережил банальное любовное приключение, а на самом деле пустил всю свою жизнь под откос, потому что не понял, зачем ему Бог послал прекрасную незнакомку. Думал, что всё будет просто, не сложнее работы мотора, а что-то очень важное протекло сквозь пальцы, словно газовый шарфик, навязчиво мелькающий на протяжении всего фильма, и тоже воспринимающийся как примитивная аллюзия.
Михалков не был бы великим художником, если бы давал готовые рецепты зрителю. Он лишь обозначает проблему. В отличие от Михалкова-публициста, у которого всегда всё чётко проговорено. Так что не надо обманываться шарфиками и поршнями – это очередные ловушки, которые так же неверно трактуют, как юноша своё любовное приключение, ведь самая значимая фраза в рассказе Бунина последняя: «Поручик сидел под навесом на палубе, чувствуя себя постаревшим на десять лет». А у Михалкова юноша не умудряется опытом, напротив, весь следующий день в компании мальчика Егория он весело «мается дурью».

Наверное, главное различие между рассказом и фильмом заключается именно в реакции героя на произошедшее с ним. Возвращаясь вечером в номер гостиницы, герой Михалкова безутешно рыдает. То есть утрату он ощущает, но выводов не делает. Бедняга не понял, что произошло. Всю оставшуюся жизнь поручик ломал голову над вопросом «как это случилось?», но ответа так и не нашёл. Бунинский же герой именно повзрослел. То есть сделал выводы, просто мы можем лишь гадать, в чём именно они заключались.

Интерпретируя Михалкова, надо быть предельно аккуратным и внимательным. Как в жизни. Ведь самые глупые люди – это те, которым кажется, что они всёе поняли правильно… Забавно, что в «Солнечном ударе» режиссёр отвёл себе микроскопическую роль, которая никак не соответствует ни образу Александра III из «Сибирского цирюльника», ни образу Котова из «Утомлённых солнцем». На этот раз НС предстает на семейной фотографии обманутым мужем. Тем, кого не любят.
Законы творчества
Творец не хозяин своему творению. Поэтому между тем, что автор хотел сказать и что сказал на самом деле, всегда дистанция огромного размера. Михалков может сколько угодно позиционировать «Солнечный удар» как «фильм-предупреждение» и утверждать, что отразил таким образом свою гражданскую позицию, но это иллюзия. Художник по определению не одномерен, а большой художник – тем более.

Ничто не мешает предположить, что «Солнечный удар» рассказывает о горькой участи мужчин-сыновей, которые так и не выросли в полноценных мужчин, не научились проектировать себя в будущее, не сумели найти смысла существования, не увидели в женщинах ничего, кроме матерей, а потому потеряли не только себя, но и страну, в которой жили. Женщины-матери и мужчины-сыновья не могут ни создать, ни поддержать цивилизацию. А мужчина-отец и женщина-дочь могут – он творит мироздание, она держит за руку и восхищается его уникальностью. Но в эпоху развитого матриархата, в которой мы живем, не осталось ни отцов, ни дочерей. Зато есть много сыновей, которые горько плачут или весело смеются, но ничего не могут…

Одним из безусловных достижений Михалкова (помимо филигранной режиссуры, незабываемой красоты мизансцен и великолепного музыкального сопровождения) является кастинг: актёры, исполнившие главные роли, – Виктория Соловьева и Мартиньш Калита – великолепны. Михалков часто повторяет, что не любит использовать звёзд, и заслуженно гордится тем, что сам их создает. И в данном случае задача решена блистательно.

«Солнечный удар» больше чем фильм. Это приговор эпохе. Одна беда – режиссёр, в силу внутренней сложности, насытил свою ленту аллюзиями до такой степени, что неподготовленный зритель рискует в очередной раз отправиться в глубокий нокаут. Ведь он не найдёт в ленте ни любви в традиционном понимании, ни Бунина в школьной интерпретации, ни чётко очерченного жанра, ни обещанной публицистической морали. Михалков – это особый вид искусства. Он словно русский дух, неопределим и многолик, умом его точно не понять, надо просто верить, и тогда кино откроется. Причём каждому свое…